Он обернулся к ней, и в его глазах Шимона прочла боль и муку.

— Когда я поцеловал вас, я понял, что на свете все-таки существует Бог, и поверил в Него.

Шимона вздрогнула — такой отклик нашли слова герцога в ее сердце. Затем он поднялся с места и резко сказал:

— Вы для меня являетесь истинным воплощением всего чистого и светлого, но именно поэтому я и не могу позволить себе увлечь вас за собой в бездну. Для этого во мне осталось достаточно порядочности!

Глубоко вздохнув, герцог проникновенно добавил:

— Я буду любить вас всю жизнь… и ради этой любви я завтра же отошлю вас к родственникам вашей матери. Там вам будет хорошо и спокойно. И кто знает — возможно, в один прекрасный день вы встретите мужчину, достойного вас!..

Шимона словно оцепенела.

Теперь, когда герцог окончил свой рассказ, многое из того, что раньше было для нее загадкой, стало ясным.

Ей тоже, как и ему, была ведома жизнь без друзей-сверстников. Его одиночество было знакомо и понятно Шимоне.

Правда, узилище герцога было жестоким и страшным. Ее собственное затворничество было вполне комфортабельным, и жила она среди любящих ее людей. Но все же вынужденная отгороженность от мира оставила на них обоих свою неизгладимую печать.

Вот почему Шимона так хорошо понимала чувства герцога. Теперь, когда она так много о нем узнала, ей стали понятны и причины его вызывающего поведения.

Мучительно пытаясь найти слова для ответа, девушка встала и подошла к креслу, на котором сидел герцог.

Ей почудилось в нем какое-то внутреннее напряжение.

Упрямо сжатые губы и черты лица, вдруг ставшие жесткими, дали Шимоне понять яснее всяких слов о неизменности его решения. Итак, он отсылает ее прочь, и, возможно, они больше никогда не увидятся.

Она чуть приблизилась к нему и взглянула в его глаза.

— Я всегда считала, — начала она робко, — что если человек спасает кому-то жизнь, то… он несет ответственность за того, кого спас!..

Герцог ничего не ответил, но Шимона почувствовала, с каким трудом он сдерживает себя.

— Моя жизнь… принадлежит вам, — продолжала Шимона. — Может быть, вы сочтете меня обузой… надоедой… но я никогда не покину вас!.. Я последую за вами в Рейвенстоун-Хаус и буду ждать на пороге, пока вы не впустите меня внутрь…

Герцог издал звук, в котором смешались смех и плач, затем обнял Шимону и привлек к себе.

— Да вы понимаете, о чем говорите? — спросил он. — Неужели вы и вправду согласны остаться со мной? Согласны выйти за меня замуж?

— Я люблю вас! — вскричала Шимона. — Я люблю вас, люблю… страстно, и если вы… прогоните меня… клянусь — я умру!..

— О моя дорогая!..

Голос герцога прервался от волнения. Он сжал Шимону в объятиях и, словно потеряв контроль над собой, начал покрывать ее щеки быстрыми, жадными поцелуями.

Вот их губы встретились… Никогда еще Шимона не испытывала такого восхитительного чувства всепоглощающей нежности.

Казалось, они стали одним целым. Не существовало больше никакого препятствия между ними. Каждый стал частью другого, и обоих охватил восторг и экстаз этого божественного слияния.

Они жадно прижимались друг к другу, как путешественники, застигнутые жестокой морской бурей и наконец доплывшие до тихой и безопасной гавани, где им уже ничего не грозит.

Шимоне виделся какой-то таинственный яркий свет. Все ее тело пело в такт неслышной музыке, нисходившей с небесных сфер.

Подняв голову, герцог взглянул в лицо Шимоне. Он и представить себе не мог, что женщина может выглядеть одновременно такой счастливой и такой одухотворенной.