То, что у них хватало энергии петь, было удивительно, то, что они пели так хорошо — еще удивительнее, но то, что они хотели драться, было очевидно. По армии прошел слух, что противник охраняет конвой с золотом, что каждый станет богат, если исполнит свой долг, и, возможно, этот слух больше, чем гордость, подстегивал их. Они шутили, что лягушатники бегут, что Джонни-француз не остановится, пока не добежит до Парижа, что их армия будет шагать, шагать и шагать, покуда у каждого парня не окажется по парижской девчонке на каждом колене и сумка с золотом в руке, и генерал, который иногда сидел на коне и наблюдал, как они проходят мимо него, чувствовал, что его душу переполняет гордость и любовь к этим рядовым, которыми он командует, которые с таким воодушевлением идут в бой, после которого многие из них останутся лежать, как окровавленные тряпичные куклы, в полях Испании.

На третью ночь после взрыва в Бургосе майор Майкл Хоган сидел в лишенной всяких удобств конюшне, служившей ему квартирой. Он знал, что ему еще повезло, раз у него есть место, где спать. Фонарь висел над его головой, освещая карту, разложенную на самодельном столе, сколоченном из останков разрушенного коровника.

Напротив него сидел человек — еврей по имени Родригес. Это был торговец зерном, который путешествовал с армией и был не популярен среди квартирмейстеров, имевших с ним дело, потому что из-за жадности его подозревали в сочувствии французам. Почему нет, говорили они? Все знали, что испанская церковь ненавидит евреев. Конечно, рассуждали они, у Родригеса жизнь была бы куда лучше, если бы в Испании управляли французы.

Хоган знал его лучше. Родригес хотел заключать выгодные сделки, но так поступал любой торговец зерном, который имел дело с армией, еврей он или нет. Зато у этого торговца зерном, этого презираемого человека, была великолепная память и уши, которые, казалось, слышат самый тихий шепот за милю. Он рассказывал теперь об одном таком шепоте, а Хоган слушал.

— Человек ворвался в женский монастырь. — Родригес хитро улыбнулся. — Это, должно быть, удивило сестер.

— Какой человек?

— Некоторые говорят, что англичанин, некоторые говорят — американец! Другие говорят — француз. Его спасли от партизан французы.

— А вы что говорите?

Родригес улыбнулся. Это был худой человеком, который летом и зимой прятал волосы под меховой шапкой.

— Я говорю, что это был ваш человек. Он забрал женщину. — Он поднял руку, чтобы предупредить вопрос Хогана. — Но новости не такие хорошие, майор.

— Продолжайте.

— Он пошел в Бургос с женщиной, но там был убит.

— Убит?

Родригес увидел взгляд Хогана и подумал вполне справедливо, что неназванный англичанин был другом майора.

— Рассказывают дюжину разных историй; я говорю вам то, что я думаю. — Торговец зерном потряс кнутом, который он всегда носил с собой. Не слишком серьезное оружие, но годится, чтобы отогнать мальчишек, которые пытаются украсть что-нибудь с его телег. — Они говорят, что он был в замке и что он убил человека. После этого, они говорят, к нему относились с уважением. — Родригес пожал плечами. — Я не знаю. То, что я действительно знаю — он был все еще в замке, когда тот взорвался. Он умер с другими.

— Они нашли его тело?

— Кто может сказать? Было трудно сказать, чье это тело в том месте.

Хоган ничего не говорил некоторое время. Он задавался вопросом, было ли это верно, но он привык доверять Родригесу, поэтому боялся, что это может быть правдой. Он слышал, что взрыв в замке был несчастным случаем, который унес жизни множества французов, но могло ли быть так, что это Шарп спланировал его? Он мог в это поверить.

— А женщина?

— La Puta Dorada? — Родригес улыбнулся.