И все же кто-то еще действовал стремительно, кто-то, кто хотел смерти Шарпа, и он посмотрел на возбужденного Трампер-Джонса и голосом, который казался слабым и усталым, попросил, чтобы тот зачитал вслух копию письма маркизы.

Ничего из того, что в нем говорилось, не было правдой, конечно, но письмо было весьма весомым свидетельством. Шарп посмотрел на возбужденного молодого человека.

— Мне нужны бумага, чернила и перо.

— Но, сэр…

— Найдите их!

Он писал в течение часа, игнорируя лейтенанта Трампер-Джонса, излагая в письме майору Хогану собственную версию событий этой ночи, разоблачая ложь в письме маркизы, предупреждая друга, что это — заговор, смысла которого он не понимает. Даже если Шарп будет мертв, то и тогда Хоган не сможет сказать, что он не был предупрежден. И все же каков смысл заговора? Какой цели может послужить смерть Шарпа? Он мог понять убийство Маркиза, потому что такое убийство ослабит хрупкий союз, но он не видел смысла заговора, целью которого была его собственная смерть, и к тому же он не верил, что маркиза хотела его смерти.

Он свернул письмо.

— Это надо передать майору Хогану.

— Да, сэр.

Тут загремели сапоги во дворе, раздался скрежет засова, и внезапно хлынул яркий солнечный свет, когда дверь распахнулась. Сержант, возглавлявший конвой Шарпа, усмехнулся стрелку:

— Удачи, сэр.

Шарп улыбнулся, но ничего не сказал. Удача, думал он, покинула его. У него не было ни одной удачи с того дня у Ворот Бога, когда Тереза умерла, и он помнил, как ночью накануне ее гибели он был проклят Обадайей Хаксвиллом. Проклят он, и имя его похоронено в камне.

Сержант Хаксвилл, который завербовал Шарпа в армию, который добился того, чтобы Шарпа выпороли, о чем до сих пор напоминают шрамы на его спине, и который стал заклятым врагом Шарпа, был мертв — застрелен Шарпом и лежит в могиле. Шарп задавался вопросом, сколько часов пройдет, прежде чем он тоже свалится в неглубокую траншею и его труп завалят сухой землей Испании. Он последовал за сержантом к своей судьбе.

Майор Вонн, учтивый валлиец, был обвинителем в трибунале. Его голос, мягкий и музыкальный, старался выразить искреннее сожаление, которое он испытывал, по его словам, исполняя эту печальную обязанность преследовать по суду офицера, столь прославленного своей храбростью.

Британские офицеры за столом не смотрели на Шарпа. Генерал Эдуард Пакенхэм, генерал-адъютант и шурин Веллингтона, председательствовал. Три испанских офицера с лицами, неподвижными как маски, уставились на подсудимого.

Майор Вонн, несмотря на свои сожаления, предложил суду ясную и заслуживающую доверия версию событий ночи. Майору Шарпу воспрепятствовали защитить его честь в поединке. Неудача терзала его. Он пошел ночью и убил мужа женщины, которую он безжалостно преследовал. Он очень сожалеет, что должен привести это свидетельство, но у нет другого выбора — и он передал письмо, подписанное и запечатанное печатью маркизы.

Нед Пакенхэм поднял письмо, как если бы оно было заражено чумой, и возвратил его Вонну. Письмо было внесено в протокол военного трибунала.

Вонн показал письмо Шарпу.

— Вы узнаете почерк, майор? Напоминаю вам, что вы находитесь под присягой.

Шарп изучал пухлое, умное лицо.

— Маркиза — француженка, она шпионка, и…

— Спасибо, майор, я только спросил, узнаете ли вы почерк. Узнаете?

Он узнал, но не видел смысла в том, что делать свое положение еще более мрачным, чем оно уже было.

— Я не могу сказать.

Вонн ушел назад к своему столу.

— К счастью, у нас есть свидетели, которые могут…

Шарп повысил голос.

— У меня есть другое письмо от…

— Мы заинтересованы в этом письме, майор!

Вонн резко развернулся, но Пакенхэм поднял руку.