Нет, моя глупая старая Мэри, напрасно ты считаешь все это чепуховиной.

О, да, но без пилюли

Оказывается, от такого занудства, как party, то есть светский прием со всеми онёрами, не уйти даже в Риме. Но — погодите зевать, мои дорогие читатели! Не думайте, что это такая же тягомотина, как наши отечественные посиделки, устраиваемые по субботам, чтобы под воздействием спиртного взбодриться, утопить в море виски и пива депрессию и невроз, преодолеть афазию или логоррею некоммуникабельности, осмелеть и вступить в перекрестные или иные половые сношения, после чего ходишь смурной, как в чаду, не соображая, что было, чего не было, и терзаясь реальным или надуманным чувством вины.

Нет, нет, на приеме, устроенном с целью задать тон новой светской жизни, определить стиль только что появившейся на свет Второй Республики, ничего этого не было.

Все происходило на высоком уровне, друзья мои, в сказочном, с излишествами, особняке на старой Аппиевой дороге, украшенном старинными произведениями искусства, подлинниками, которые, наконец, изъяты у их безликого собственника — государства, у бесполезных и безлюдных музеев, чтобы ими наслаждались, чтобы их смаковали те, у кого есть средства и кто, следовательно, обязан украшать свою жизнь. К принципу, положенному в основу этого решения, трудно придраться. В самом деле, кто заказывал и оплачивал искусство во все эпохи расцвета прекрасного? Выдающиеся граждане, частные лица: правители, сановники. Неважно, что они, как правило, расплачивались казенными деньгами; по-моему, все равно закономерно, чтобы все эти статуи, древние фолианты, картины и прочее снова стали собственностью частных лиц. Частная собственность — правовой институт, пришедший к нам из тьмы веков, он стар как мир, и никакому святому, никакому безумцу ниспровергателю отменить его не удавалось и никогда не удастся, это ясно как божий день.

Уютно поскучать собрался весь Рим — совсем как во времена прежней республики. Кто-то, цитируя Томази ди Лампедузу (даже не итальянского, а сицилийского писателя), сказал, что все переменилось, потому что ничто не переменилось.

В Риме, если надо появиться в обществе, особенно не мудрствуют — главное присутствовать, а уж спасительную и всегда многообещающую репутацию антиконформиста завоевать не трудно: достаточно сострить в духе Вольтера или Бернарда Шоу или же, еще лучше, рассказать анекдот — анекдоты здесь в большом ходу.

Тут были министры, военные, деловые люди; в виде гарнира — писатели, художники, театральная братия.

Я решил так: пикантные подробности пусть вам сообщает моя коллега columnist — лахудра из отдела светской хроники; вашему Джо надо сосредоточиться на главном. Насчет же культуры, забегая вперед, могу лишь сказать, что очень скоро ее деятели облачатся в ливреи и парики, они вполне для этого созрели.

Хозяин дома — председатель Экономического совета, органа, который соответствует бывшему профессиональному объединению предпринимателей и который планирует теперь всю экономику страны, — заправляет всем хозяйством. Нетрудно понять, что эти деликатнейшие рычаги власти — в верных руках; этим людям нельзя отказать в опыте, а уж их приверженность буржуазному строю вне всяких сомнений. Одним из первых мероприятий Экономического совета была денационализация предприятий, находившихся в ведении и частично в собственности государства, то есть тех абсурдных финансовых учреждений и промышленных комплексов, которые не только конкурировали с частными, но таили в себе угрозу возникновения государственного капитализма и, следовательно, могли проторить путь, перекинуть мост к социализму.

Дабы устранить всякий риск, были денационализированы и железные дороги; таким образом, есть гарантия, что поезда снова будут ходить по расписанию и главное, что чистая публика избавится от неприятного соседства: для люмпен-пролетариев юга будут формироваться особые удобные составы из пломбированных вагонов, которые будут доставлять пассажиров прямо к платформам, специально оборудованным на территории крупных заводов.