— Послушай, Мэри, не будь ты знаешь кем... Сколько можно?!

Но она знаком дала мне понять, чтобы я не задавал вопросов.

После бессмысленных многочасовых блужданий мы вдруг набрели на какой-то автомобиль; ключ торчал в замке зажигания; Мэри села за руль.

Стемнело. Я спокойно заметил, что мне еще надо поспеть на коктейль, который устраивается после вернисажа, и накропать статью, но эта кретинка сказала, чтобы я не дурил себе голову:

— Какую очередную чушь ты собираешься сообщать своим легковерным читателям?

Э, нет, красотка! Меня можешь поносить как угодно, — я знаю, ты считаешь, что мне это полезно, подстегивает, — но своих читателей я тебе в обиду не дам!

Старуха Мэри гонит нашу жестянку на предельной скорости и твердит одно: чтобы я перестал идиотничать, что я должен целовать ей ноги, неблагодарный!

Под покровом темноты плачевные результаты строительных афер выглядят не так вопиюще. Где-то в районе Кастелли Романи мы подъезжаем к богатой вилле; нас там ждут несколько внушительного вида господ; с Мэри они здороваются по-свойски.

Вы уже догадались: это заговорщики-подпольщики.

Меня мороз подрал по коже, когда я усаживался в качестве почетного гостя на диван стоимостью в два миллиона лир. В голове вертелась неотступная мысль: это они сварганили убийство президента.

Долго никто не решался открыть рот. Наконец один — интеллигентного вида, в очках с золотой оправой, волосы подстрижены ежиком — сказал мне, что убийство президента дело рук правых ультра. (Ну да, инициаторы — несколько крупных помещиков.) Но что они, заговорщики-подпольщики, предпочитают взять вину на себя — так вы в своей газете, пожалуйста, и напишите.

— Дьявол всемогущий! — не выдержал я. — Но ведь это значит самим себя кастрировать!

Мой собеседник попросил продажное перо на службе капитала не прерывать его. А эта сводня Мэри сидит себе и посмеивается.

Затем другой, с усиками, начал мне терпеливо растолковывать: ультра, почувствовав, что у них украли убийство, рассвирепеют и, желая показать, как они сильны и активны, укокошат еще кого-нибудь. Все это вызовет страх и соответствующую реакцию со стороны большинства умеренных, правых, тех, кто занял позицию в центре...

Я уже приготовился услышать, что реакция обрушит удар на левых... Так и есть:

— Левые воспрянут духом, сорганизуются и пойдут в контрнаступление.

Понятно? Теперь мне бы хотелось выяснить, какой идеологией руководствуются эти политические деятели в подполье, к чему они зовут.

— Мы лишились последних надежд, — заявил очкарик.

— Мы начинаем с самой первобытной фазы политической борьбы, поэтому мы и возражаем против того, чтобы нас называли красными, — добавил другой, с усиками.

Тут я обнаружил присутствие молодой дамы, начисто лишенной вторичных половые признаков и подстриженной под мальчика. Она утверждает:

— Мы и не клерикалы, и не антиклерикалы.

— Ага, понял: вы троцкисты. Нет, ревизионисты. Нет, маоисты.

— Политически эти определения лишены смысла, — говорит молодая дама, которая, само собой разумеется, курит длиннющие сигареты. — Единственное кредо в данный момент — это философия, наука, опирающаяся на достоверные данные, на цифры.

— Наши враги — все, кто фигурирует в списках налогоплательщиков. Ошибки быть не может, у нас в руках самые последние данные, — говорит очкарик. — Ликвидировав налогоплательщиков — сначала в нисходящем порядке, а затем, дополнительно, по особым признакам, — мы решим все проблемы.

— А если в списке налогоплательщиков числятся и ваши имена? — рискнул спросить я.

— К сожалению, так оно и есть, — мрачно отозвался господин с усиками. Он вытер со лба капельки пота и продолжал: — Когда наступит наш черед, мы покончим с собой или уедем в Швейцарию.