— Батарею Д-30 мы уничтожили. Они подтягивают из Ясиноватой минометный дивизион. Минут через двадцать выйдут на позицию, начнут обстрел.

— Какова оценка потерь?

— Контрбатарейный радар конечно сработает, да и на развертывании мы их можем поймать, но первый залп, скорее всего, пропустим.

— Значит у нас времени на все про все минут двадцать. Выполнять!

Офицеры по направлениям стали отдавать тихие команды в гарнитуры. На экранах ожили синие условные значки, какими обозначались, по стандартам Альянса, свои войска.

В воздухе повисло хорошо ощутимое напряжение.

17. Трезор

Над головой снова прошелестело. Трезор непроизвольно пригнулся, и бочком перекочевал от своей машины, у которой стоял, под защиту дома. Но после того, как где-то далеко за блокпостом громыхнуло, возвратился обратно. Хрен его знает, как оно там на самом деле, но если оттуда начнут гасить, то лучше наверное быть за рулем, чтобы сразу смыться.

Распоряжение шефа было однозначным: ждать на выезде и отслеживать все, что будет происходить. Но никто не говорил что он должен это делать под вражескими обстрелами. Статус участника боевых действий Трезор себе организовал еще в пятнадцатом, по СБУ-шной линии, и в том, чтобы рисковать башкой, не видел ни малейшего смысла.

Но сепары если и отвечали, то гасили не по выездному блокпосту, а целили дальше, в промзону. Куда конкретно — не разобрать, отсюда не видно. Трезор пытался сориентироваться по карте, новомодных гуглей он принципиально не признавал, но не смог. Прямоугольники зданий, нитки дорог и закрашенные зеленым участки ему ни о чем ровным счетом не говорили.

Одно он, правда, понял и уяснил. Из промзоны на большую землю выходит единственная дорога, пригодная для нормального транспорта. Вот эта самая, на которой стоит блокпост. Остальное — реальные чигиря, в которых даже на джипе можно запросто глушак потерять. Так что задача сводилась к тому чтобы не отсвечивать и дождаться, чем тут в конечном итоге дело закончится.

Ну, что-что, а ждать Трезор хорошо умел. С лейтенанта до капитана служил в наружке, как-то раз пришлось националистов трое суток выслеживать, сидя на чердаке, где опасно было даже пошевелиться. Это сейчас они герои и добровольцы, а при Леониде Данилыче гоняли спецслужбы всех этих бандеровцев в хвост и в гриву. Трезор вздохнул. Если бы не выгнали из рядов, был бы сейчас если не генералом, то уж точно полковником.

Слава богу, вспомнил о нем одноклассник, Андрюха Рычин, пристроил к дяде в охранную фирму. Дядя оказался самим Виктором Городецким. Племяш Андрей у него был торпедой для серьезных семейных дел, ну а Трезор при торпеде быстро стал чем-то типа системы наведения. После очередного, как пишут в протоколах, “недружественного бизнес-поглощения” одного из заводов, Городецкий фотку, где Ричер позировал у машины на фоне заводских труб, поставил у себя на столе. При этом как выяснилось не забыл, что племяша снимал тогда не кто-нибудь а Трезор.

Когда Рычин, с той поры Ричер, с какого-то перепугу поперся на войну, босс поставил Трезора на свою святая святых, внутрикорпоративное гестапо. И ни разу не пожалел. После возвращения Ричера место свое Трезор сохранил — Андрюху назначили командиром сверхсекретной группы государственных ликвидаторов, работавшей по президентской лицензии на убийство. Но в прошлом августе он погиб. Не на войне, был тупо расстрелян в Киеве дебилами, косящими под ветеранов. Трезор рассчитывал, что группу секретных киллеров теперь отдадут ему, но ошибся.

Шульга-Велецкий, вылезший, словно ниоткуда, волчонок, быстро поднялся, начал чуть ли не командовать в группе, а после смерти Ричера за сутки вычислил упырей и всех их положил так технично, что Городецкий в тот же день ему предложил место племянника.