Она и нервничала, и гордилась. Она вышла замуж и родила такую чудесную малютку, что даже незнакомые люди называли ее красавицей.

Стук в дверь. Стук каблуков по половицам. Дверь открыла мать, одетая для церкви, в жемчугах. Отец в коричневом костюме.

Глаза Элсы наполнились непрошеными слезами.

– Вот, – сказала она с робкой улыбкой. – Моя дочь, Лореда.

Мама, вытянув шею, посмотрела на чудесное личико малышки.

– Погляди, Юджин, какая она черная. Убери свое позорище, Элсинор.

Дверь захлопнулась.

Элса пообещала себе, что больше никогда не встретится с родителями, не заговорит с ними, но их отсутствие все равно причиняло ей непреходящую боль.

Видимо, некоторых людей нельзя перестать любить, перестать нуждаться в их любви, даже если ты все о них понимаешь.

– Да? – Роуз взглянула на нее.

– Они меня не любили. Я так и не поняла почему. Но теперь, когда Лореда постоянно сердита на меня, я все думаю: может, и она меня видит такой же, как они? Им тоже казалось, что я все делаю неправильно.

– Помнишь, что я тебе сказала в тот день, когда родилась Лореда?

Элса чуть не улыбнулась.

– Что она полюбит меня так, как никто никогда не любил, и сведет меня с ума, и всю душу мне вымотает?

– Si . И видишь, как я была права?

– Думаю, лишь отчасти. Она определенно разбивает мне сердце.

– Да. Я тоже была настоящим испытанием для моей бедной мамы. Любовь приходит в начале ее жизни и в конце твоей. В этом жестокость Бога. Разве твое сердце так разбито, что уже не может любить?

– Конечно, нет.

Роуз пожала плечами, как будто хотела сказать: «Вот она, материнская доля».

– Ну и люби. Что нам еще остается?

– Просто мне… больно.

Роуз помолчала.

– Да, – наконец сказала она.

На дальнем поле Тони и Раф трудились в поте лица, засевая озимой пшеницей твердую землю, будто припорошенную мукой. Уже три года они сеяли пшеницу и молились о дожде, но осадков было слишком мало, и пшеница не вырастала.

– Этот сезон будет лучше, – сказала Роуз.

– У нас все еще есть молоко и яйца на продажу. И мыло.

Эти маленькие блага имели значение. Элса и Роуз объединили свой индивидуальный оптимизм в общую надежду, более сильную и долговечную в этом союзе. Роуз обняла Элсу за талию, и Элса оперлась о маленькую женщину. С рождения Лореды и все последующие годы Роуз была для Элсы матерью во всех важных смыслах. Пусть они не говорили о своей любви и не делились чувствами в долгих эмоциональных беседах, они были вместе. В одной упряжке. Они сшили свои жизни молча, как женщины, непривычные к разговорам. День за днем они работали вместе, молились вместе, удерживали вместе свою растущую семью, несмотря на все тяготы фермерской жизни. Когда Элса потеряла своего третьего ребенка – сына, который так и не задышал, – именно Роуз обняла Элсу, и дала ей выплакаться, и сказала: «Некоторые жизни нам не удержать, Бог делает свой выбор без нашего участия». И впервые рассказала о собственных потерянных детях, показала, что горе можно перенести – день за днем, дело за делом.

– Пойду дам воды животным, – сказала Элса.

– А я выкопаю все, что найду, – кивнула Роуз.

Элса взяла на веранде ведро и вытерла его изнутри от пыли. У водокачки она надела перчатки, чтобы не обжечься о раскаленный металл, и набрала воды.