|
А куда продали сестренку - не знаю. Давно это было. Вот и волосы у меня повисли белыми космами, как у старого козла, а все хотелось бы увидеть родной кишлак на высоком яру реки. Я научился говорить по-туркменски и по-персидски. Если бы не другие наши пленные, я бы совсем забыл нашу родную речь. С земляками иногда встретишься на базаре и словом своим перекинешься. Много их здесь ходят, звеня цепями. - Как же тебя зовут? - спросил дервиш. - Здесь меня зовут Саклаб, а наши пленные кличут по-прежнему: "дед Славка". Прости меня за смелое слово, - старик поклонился дервишу до земли, - я услышал, что ты ходишь по дальним странам и, как святой, можешь делать из медных дирхемов золотые динары. Так для тебя шуточное дело выкупить меня у моего хозяина. Выкупи меня, и стану я тебе служить верно и честно. Ведь ты, может быть, и в нашу сторону, к русским, пойдешь, тогда и меня возьмешь с собой. - Ты хочешь сманить моего раба? - сказал, нахмурившись, хозяин. - Где мне думать о рабе, - сказал дервиш. - Я сам живу бедняком и питаюсь пригоршней пшена, если его подаст щедрая рука. - Верно, здесь, на далекой чужбине, мне придется сложить голову? пробормотал, вздохнув, Саклаб и громко сказал: - Просим милости попробовать нашего достархана! - Осторожно ступая по ковру, он поднес медный таз и узорчатый кувшин с водой. Мирза-Юсуф и дервиш омыли над тазом руки, вытерли их расшитым полотенцем и молча приступили к еде. Когда дервиш перепробовал от всех блюд, он произнес учтивые слова благодарности и попросил позволения удалиться. На пустынной улице он долго стоял в тени дерева в смотрел на старую калитку. “Мне не придется больше увидеть этот дом, где добрый старик когда-то учил меня держать тростниковое перо и писать первые буквы. Я не пожалел для него моего единственного золотого динара, чтобы только подольше побыть с ним и слышать его родной и близкий мне голос... А теперь снова в путь!" Мирза-Юсуф долго смотрел на дверь, за которой скрылся странный гость. Вошла Бент-Занкиджа и сказала: - Мой добрый дедушка Мирза-Юсуф! В сердце моем змейкой вьется мысль, что этот дервиш Хаджи Рахим аль Багдади очень похож на убежавшего нашего вольнодумца Абу-Джафара, только он оброс бородой, почернел от зноя и тебе трудно в нем узнать прежнего мальчика... - Молчи, или несчастье обрушится на наш дом! Разве я бы стал разговаривать с безбожником, проклятым святыми имамами? Никогда больше не говори мне об этом мимолетном госте. Мы живем в такое время, когда к каждой щели прижалось ухо злобы и подслушивает, о чем шепчут наши уста. И днем и ночью мы должны всегда помнить слова поэта: "Лишь молчание могуче - все же иное есть слабость". - Молчать даже перед друзьями? Но разве этот же великий поэт не сказал: “Замкни уста перед всеми, кроме Друга"? Всю жизнь молчать - нет! Лучше смерть, но с песней и веселой шуткой! - Замолчи, замолчи! - закричал старик. - О боже, помоги мне! Я одинок! Ночь тянется, а повесть о великом хорезм-шахе не пришла еще к концу. Я все жду от него подвига славы, а вижу только казни и не замечаю великих дел. Я боюсь, что герой окажется каменным идолом, пустым внутри, где летает золотистая моль и ползают ядовитые скорпионы... Аллах, взгляни в мою сторону и просвети меня!. |
