Граф снял с руки мягкую перчатку из черной замши. Положив на открытую ладонь пару секунд наблюдал. Очередной порыв ветра подхватил ее, крутя и переворачивая унес прочь. Словно трепещущую, раненную птицу.

Все они нуждаются во мне. Все имеют силу, только пока я с ними. По одиночке снесет любого из ландфрида. А с падением небесных, изменой Тафта, реальной силой обладает лишь Стенсбери. Слишком жадный для того, что бы с ним воевать. Перекупить алчного извращенца выйдет дешевле. А потом... Кто знает? Может упадет с коня, подобно старому Лису. Да... Раньше умели шутить. И если бы барон Стенсбери был ровесником Лиса Фрейзера - его бы наверняка звали Львом.

Гастман не смог припомнить ни одного зверя, подходящего для высмеивания прославленной жадности и похоти барона, но не стал на этом задерживаться.

Да, Львом. Как самого храброго и благородного...

Губы графа скривились в презрительной усмешке. Он вглядывался в город, раскинувшийся перед ним. И видел целое графство. А потом... Кто знает? Может и всю страну?

Страну... Интересно, что видят сейчас эти беспомощные гордецы? Эти напыщенные дворянчики в залатанных портках и драных кафтанах... Те, что поумнее уже давно знают, что ландфрид - ширма, за которой прячется Гастман. Пусть я порой пускаю туда еще кого, поиграть, подергать за ниточки теша самолюбие. Но некоторые, наверняка, не видят очевидного. Попросту отворачиваются и закрывают глаза мозолистыми ручонками...

Феодал-наместник Кардана взглянул на свою правую ладонь. Крупная, но изящная, с длинными, чуткими пальцами, безукоризненно белая и без малейшей потертости. Лишь белая нить застарелого шрама пересекала четыре пальца памятным пунктиром, отражаясь на ладони более широким, розоватым рубцом со следами стежков. Граф хорошо помнил битву под стенами Нима. А предшествующую ей осаду - помнил еще лучше. Клинок неудачливого убийцы, метившего в грудь, лишь ранил руку. Достаточно быструю и сильную, что бы отклонить удар, а после свернуть шею горе-заговорщику.

И я вполне могу повторить. Не ответившие на мой призыв к драке - сейчас хоронятся по углам. И, кто знает, быть может не всеми двигала трусость? Может кто даже решится на отчаянный шаг, отважится противиться мне? Игрушечные лорды, управляющие своими крохотными городками, переставляющие жалкие кучки бойцов, словно возясь с оловянными солдатиками... Знают ли они, что такое осада? Когда древние стены больше не защищают от врага, а превращают в узника. Оставляя запертых внутри грызться между собой как злобные крысы, щелкая зубами в темноту и пожирая упавших. Я могу напомнить об этом. Ведь сам не забуду. Пятьдесят три дня за стенами Нима...

Обычно полуприкрытые, словно скучающие глаза Гастмана на секунду расширились, отражая все увиденное и пережитое в то кровавое время. Когда он раз за разом отбрасывал атакующих железных львов.

Есть во всем этом некая ирония. Но в политике не может быть вечных врагов или постоянных союзников. Не завидую Ботрайту, хоть и презираю этого выскочку. И вдвойне жалко смотрятся лайонелиты, столько времени ковыряющиеся на перевале. Как бы там ни было - их держат всего полторы сотни дремучих мужиков, пусть даже под командой толкового ублюдка. Ну ничего, уж я то помню, что на одном упрямстве вечно не высидишь. Близится эпилог, рано или поздно - я получу свое.

Предрассветные сумерки еще не расцвели теплыми тонами восходящего солнца, но видимость уже была достаточной.