– Значит, за любое, даже самое мелкое колдовство маг платит своей кровью?! – воскликнул Армандас.

– Да. Каждый из нас знает это, и каждый из нас выбирает, на что ее потратить. Что этого стоит.

– Но ведь так можно истратить всю свою кровь и умереть…

– Это восстанавливается, точно так же, как и обычная кровь. Через пару дней я приду в норму.

Армандас замолчал, обдумывая услышанное. Непонятные все‑таки люди эти маги! Этот, например, отдал свою загадочную кровь какой‑то паршивой кикиморе, а теперь едва перебирает ногами и язык у него не ворочается. А он, Армандас, любил поговорить, он вырос в семье, где всегда находилось с кем перекинуться словечком.

В отличие от спутника, Эрвин не придавал значения своему состоянию. В академии он привык к энергетическому истощению – оно было нормой для учеников. Им давали набрать полную силу, только если требовалось выполнить особо трудное упражнение. Чаще всего они жили на полуголодном энергетическом пайке, спали мало и ели понемногу, хотя их пища никогда не бывала грубой. Их содержали в строжайшей дисциплине мысли и тела – это давным‑давно стало привычным для Эрвина, и он никогда не хотел ничего другого. Однако они оставались мальчишками – может быть, даже в большей мере, чем их сверстники за стенами академии. Эта дурацкая выходка с блохами… Эрвин стиснул зубы, чтобы не застонать от досады.

Как бы это было, если бы он дождался конца выпуска? Как же это бывало каждый год? За настоящими магами, выпускниками академии, съезжались со всех концов света, за них академии платили бешеные деньги, а им самим – не менее бешеное жалованье. Для приезжих было отведено специальное здание, выстроенное с гораздо большими удобствами, чем каморки учеников, потому что приезжие были людьми не просто состоятельными, а очень богатыми. Они обычно приезжали заранее, договаривались с ректором, кого из выпускников заберут с собой, а затем пережидали посвящение и еще месяц после него, в течение которого новоиспеченным магам сообщали сведения, которых не должны знать ученики, – о каналах, мистических провалах, запредельных мирах и прочих тонкостях.

В этом году их было бы шестеро, но теперь останется четверо. Все равно большой выпуск – бывали годы, когда академия не выпускала ни одного мага. Подумать только, еще недавно он мечтал о том, что скоро остепенится, станет взрослым, богатым и уважаемым. А кто он такой теперь – босяк с кикиморой за пазухой? Эрвин фыркнул от смеха, представив себя со стороны, – нет, рано ему еще остепеняться.

Однако, если даже необходимость остепеняться отпала, необходимость зарабатывать на жизнь оставалась насущной. Эрвин начал вспоминать, что же он умеет делать. А умел он очень многое – все магические дисциплины давались ему одинаково легко. Вопрос заключался в том, что из этого обширного списка редких и непонятных простому смертному умений может пригодиться в обыденной жизни.

Лечить? Пожалуй, это была самая трудоемкая по энергозатратам наука. И самая дешевая, потому что существовала армия лекарей, способных вылечить больного без магии. Конечно, он знал лечебные травы и минералы, ему были известны признаки и способы лечения многих болезней. Он умел лечить не только людей, но и другие расы этого мира – дарнаров, архонтов, свирров и прочих обитателей пяти континентов, нечеловеческих разумных существ вроде кикимор, а также животных, как обычных, так и волшебных. Однако у него никогда не было склонности к лечению. Все‑таки это была работа ломовой лошади, достойная разве что посредственного мага.

А что же он по‑настоящему любил? Пожалуй, языки. Обязательной в академии была только древняя речь – если не считать, конечно, общеконтинентального, кнузи и алайни, – но он с наслаждением выучил и тарн‑ру, на котором говорят архонты, и юи, язык маленьких пустынных ящериц за два континента отсюда, и даже древнейший даас, язык деревьев.