Вновь нахлынула та самая томительная беспомощность, какую он испытывал раза два-три в жизни — когда от него, бравого, ровным счетом ничего не зависело, и он не мог ни на что повлиять.

Патрис не просто выпускал и накачивал газ, он сверялся с картой и компасом, управлял. И все же…

— Ты хоть что-нибудь умеешь делать, чтобы управлять этой штукой? — громко спросил он, не оборачиваясь.

— Ничего! — откликнулась Николь звенящим голосом человека, близкого к панике. — Нужно спустить газ!

— Сам знаю, — проворчал Мазур. — Подойди к высотомеру, на ощупь, по стеночке! Знаешь, который из приборов высотомер?

— Да, он мне показывал…

— Давай к нему! — крикнул Мазур так, словно она стояла от него метрах в ста. — Будешь смотреть, что со стрелкой!

— Только не перепутай рукоятки!

— Да уж постараюсь… — мрачно заверил Мазур.

Спустить газ — ничего другого не остается… Рукоятки висели на уровне его подбородка — и, если подойти вплотную, если осторожно поддеть нижнюю перекладину ладонью, так, чтобы не потянуть и поднести к самым глазам, отличить зеленый от красного все же можно. Ну да, левая рукоятка…

Он схватил в кулак нижнюю перекладину, осторожно потянул. Потом решился потянуть чуть сильнее, и еще сильнее — тросики, он помнил, были синтетическими и довольно толстыми, так что, если тянуть осторожно, избегая рывков, словно крупную рыбину осторожно к берегу подводишь…

Вверху послышалось легкое шипение, возникавшее и прежде, когда за тросик тянул Патрис, появилось ощущение, что там, наверху, был достигнут некий предел, и рукоятка, которую он уже держал перед грудью, замерла, тросик больше не поддавался. Максимум, похоже, до упора…

— Что там? — спросил он.

— Стрелка влево колыхнулась, — отозвалась Николь. — Но очень-очень медленно, мы опускаемся, только медленно так.

— Когда ты раньше летала, шар так же медленно опускался?

— Да, всегда…

— Иди сюда, — сказал Мазур. И, когда из тумана выступил темный силуэт, почти на ощупь сунул девушке в руку зеленый треугольник. — Чувствуешь, наверху будто что-то дошло до упора?

— Да…

— Вот так и держи, не ослабляй!

Сжал ее тонкие пальцы на перекладине, пошел, уже увереннее, к «приборной доске». Приблизил лицо сначала к одному прибору, потом к другому.

Стрелка высотомера и в самом деле ползла влево очень медленно. А вот стрелка компаса — гораздо быстрее: отклонение — почти тридцать градусов, вот уже полных тридцать… Точно, это какой-то другой воздушный поток, в который они как-то угодили, потеряв Гольфстрим. И волокет их в сторону от курса на Инкомати, куда точно — не понять…

Он зажмурился, крепко сжав веки, — свет ударил по глазам так, словно прямо в лицо светил прожектор. Смаргивая выступившие слезы, он выждал достаточное время, потом открыл глаза.

Николь стояла, зажмурившись, чуть согнувшись, но исправно держала рукоятку на том же уровне. Это даже не солнечный свет ударил в глаза — просто они наконец выскочили из облака, и контраст меж мглой и ясным днем оказался слишком резким…

Внизу простирался тот же пейзаж — не особенно густые леса, перемежавшиеся равнинами с желтой травой. Облаков впереди по курсу не видно — и на том спасибо. Вот только стрелка высотомера ползла вниз все так же медленно, а компас показывал, что они отклонились от курса уже на тридцать пять градусов, на сорок… если так пойдет дальше, вообще могут полететь в обратном направлении.