— Не обязательно так. Его могли и заставить силой…

— Сомневаюсь. Как бы ни страшна была угроза, когда веревка сдавила ему шею и тело провисло, он должен был бы — пусть инстинктивно — начать биться за освобождение.

— Возможно, у него руки были связаны.

— Я не нашел следов на запястьях. Зато я обнаружил приметы, явно подтверждающие мои предположения. — Цы подхватил с полки пыльный томик, повернул его корешком вверх и перехлестнул его шнурком. — Смотрите! — Юноша с силой дернул за шнурок. И показал корешок Фэну. — След от шнурка на пыли тонкий и отчетливый. А теперь посмотрите на это. — Цы потянул шнурок по корешку, подергивая его в стороны. Примечаете разницу? — Цы указал на размытый широкий след. — Так вот, когда я поднялся к балке с привязанной к ней веревкой, я увидел на пыли отпечаток, идентичный первому. Чистый, без всяких следов раскачивания.

— Все это поистине удивительно! Но почему ты не рассказал обо всем императору? — спросил Фэн.

— У меня не было полной уверенности, — соврал Цы. — Я хотел вначале переговорить обо всем с вами.

— Ну, насколько я понимаю, места для сомнений нет. Единственная странность здесь — это записка с самообвинением.

— Напротив, учитель. Все складывается. Кан принимает у себя двух мужчин, которых он знает, которым доверяет. Внезапно они начинают ему угрожать, чтобы министр сознался в совершении всех убийств. Кан, испугавшись за свою жизнь, повинуется и пишет свою записку. Однако в ней он не упоминает о самоубийстве — поскольку злоумышленники не хотят, чтобы Кан чересчур всполошился и ответил на насилие насилием. Как только признание подписано, министру, якобы заботясь о том, чтобы он успокоился, предлагают выпить стакан воды. Воды с каким-то дурманом — чтобы не было шума и сопротивления. Когда Кан теряет сознание, его раздевают, подтаскивают к центру комнаты тяжелый сундук и завязывают на потолочной балке узел из новой веревки — убийцы позаботились, чтобы она была достаточно тонкой, такую легче прятать под одеждой. Затем бесчувственное тело Кана волокут к сундуку, сажают на крышку и просовывают его голову в петлю. Вдвоем поднимают тело и вешают, все еще живого — чтобы тело его вело себя как при подлинном самоубийстве. Затем аккуратно складывают его одежду и уходят.

Фэн смотрел на Цы, раскрыв рот; он и не думал, что со временем его бывший ученик превратится в следователя, которому нет равных.

— Мы срочно должны доложить обо всем императору!

Цы не разделял энтузиазма учителя. Он заметил, что его открытия могут снова навлечь подозрения на Лазурный Ирис.

— Вспомните то дело с окровавленным серпом и мухами! — Голос юноши дрогнул. — Я помог обнаружить преступника, но при этом лишился брата.

— Клянусь всеми бессмертными, Цы! Забудь ты о том деле. Твой брат ведь сам признал свою вину в убийстве односельчанина. Ты сделал то, что и должен был сделать. К тому же это я нашел серп, а не ты, так что перестань казнить себя. А что касается моей жены — можешь не волноваться. Я, можно сказать, накоротке с императором и сумею его убедить. — Фэн поднялся из-за стола. — Кстати сказать, совсем из головы вылетело: сегодня утром я видел во дворце нового судью, который так тебя тревожил… Как там его — Серая Хитрость, кажется?

Цы задрожал всем телом. В суматохе последних событий он совсем позабыл о своем сопернике.

— И снова не волнуйся, — успокоил его Фэн.