|
.. По два су отдам, если желаете. А когда человек с мешком все-таки ушел, она сказала, обращаясь к Флорану: - Право же, люди думают, что все это само собой растет на земле... Пусть поищет морковь по одному су, пьяница он этакий... Увидите, он еще вернется. Затем, усевшись рядом с Флораном, спросила: - Послушайте, ведь если вы давно не были в Париже, вы, верно, не знаете и нового Центрального рынка? Уж лет пять, как его выстроили... Видите павильон, что подле нас? Это павильон фруктов и цветов; немного подальше - рыба, птица, а позади - овощной ряд, масло, сыр... С этой стороны - шесть павильонов; затем по другую сторону, напротив, - еще четыре: мясо, требушина, птичий ряд... Вот какая махина, да только зимой здесь собачий холод. Говорят, будто построят еще два павильона, - снесут дома вокруг Хлебного рынка. Ну как, приходилось вам все это видеть? - Нет, - ответил Флоран, - я был за границей... А эта большая улица, что перед нами, как называется? - Это новая улица, улица Новый мост, она начинается от Сены и выходит сюда, к улицам Монмартр и Монторгей... Будь сейчас светло, вы бы сразу освоились. Она встала, заметив, что над ее репой наклонилась какая-то женщина. - Это вы, матушка Шантмес? - ласково спросила она. Флоран смотрел на убегающую вниз улицу Монторгей. Именно здесь, в ночь на 4 декабря, его схватили полицейские. Он шел по бульвару Монмартр, часа в два, медленно шагая в гуще толпы, и улыбался тому, что Елисейский дворец выстроил на улицах солдат, дабы народ наконец принял свое правительство всерьез, как вдруг солдаты стали стрелять в упор и за несколько минут очистили тротуары. Сбитый с ног Флоран упал на углу улицы Вивьен; он больше ничего не сознавал, обезумевшая толпа пронеслась по его телу, обуянная неистовым страхом перед раздавшимися выстрелами. Когда вокруг все смолкло и Флоран опомнился, он попытался встать. На нем лежало тело молодой женщины в розовой шляпке; соскользнувшая с ее плеч шаль открыла мелко плоеную шемизетку. Повыше груди шемизетку пробили две пули; Флоран осторожно отодвинул тело молодой женщины, чтобы высвободить свои ноги, и тогда из дырок в шемизетке хлынула кровь двумя струйками прямо ему на руки. Он вскочил и без памяти бросился прочь, потеряв шляпу; руки у него были в крови. До вечера он бессмысленно слонялся по городу, непрестанно видя перед собой молодую женщину, лежащую на его коленях, ее залитое бледностью лицо, ее большие, широко раскрытые голубые глаза, страдальческую складку у губ, казалось с изумлением спрашивающих: умерла? здесь? и так быстро? Флоран был застенчив; в тридцать лет он не смел посмотреть в лицо женщине, а это лицо врезалось в сердце навеки. Словно он потерял жену. Вечером, еще не опомнившись от страшных картин этого дня, он неожиданно для себя попал в кабачок на улице Монторгей, где какие-то люди за стаканом вина сговаривались строить баррикады. |
