— По-моему, мы оба знаем, что нужно делать, — резюмировал Брайан.

Адриан постарался сесть пониже, так чтобы его голова была практически не видна на фоне спинки сиденья, если бы кому-то пришло в голову присмотреться к его машине, припаркованной неподалеку от дома Марка Вольфа. Внутренне он надеялся, что предшествующий визит не насторожил извращенца настолько, чтобы тот постоянно разглядывал из-за занавесок окрестности. Светало. Ночь сменялась утром. Мир вокруг казался Адриану не то чтобы голым, но как-то не совсем одетым. Одно время года закончилось, а другое все не вступало в свои права на освободившейся территории. Впрочем, было понятно, что до наступления настоящей весны остается совсем немного — быть может, несколько дней.

Профессор не знал, сколько раз еще на его веку одно время года придет на смену другому, и это его не слишком интересовало. Гораздо больше он хотел бы знать, сколько этих чудесных превращений он еще сможет наблюдать, воспринимать и чувствовать.

Он повернул голову в сторону пассажирского сиденья, чтобы спросить об этом Брайана, но увидел, что того в машине уже нет. «Ну почему я не могу вызывать галлюцинации тогда, когда мне это нужно? — мысленно посетовал Адриан. — Неплохо было бы сейчас поговорить с кем-то из близких, а Брайан наверняка сумел бы поддержать меня дельным советом и заразить своей уверенностью в успехе затеянного дела».

Адриан понимал: то, что они с братом придумали, является если не преступлением, то уж наверняка административным правонарушением. Что касается морально-этической стороны дела, тут и сомневаться не приходилось: их затея выглядела, мягко говоря, весьма неприглядно. Интересно было бы знать, что думает по этому поводу Брайан как профессиональный адвокат. Эти ребята всегда славились умением расположить между черным и белым огромное количество разнообразных оттенков серого цвета.

— Брайан!

Тишина. Что ж, этого и следовало ожидать.

Адриан вновь чуть приподнял голову и посмотрел в окно, прямо поверх нижней кромки стекла. Марк Вольф должен был вот-вот выйти из дому и отправиться на работу.

В то утро Адриан все время вспоминал младшего брата. Еще в детстве его всегда поражало, насколько Брайан был храбрым и отчаянным мальчишкой. Если они — вдвоем или с друзьями — шли купаться, играть в мяч или собирались сделать что-то такое, чего делать не следовало, Брайан всегда вызывался быть первым в самом рискованном и опасном деле. Адриан вдруг вспомнил, как однажды родители позвали их обоих для очередного серьезного разговора: поводом послужила какая-то рискованная мальчишеская шалость. Получив свою долю родительских увещаний и упреков, Брайан отправился в детскую, а Адриан был задержан еще на некоторое время и в качестве старшего брата выслушал дополнительные нотации: «Адриан, ну как ты мог разрешить ему… Ты же должен присматривать за младшим братом и заботиться о нем». Естественно, в те годы Адриан не мог объяснить взрослым, что, несмотря на разницу в возрасте, именно Брайан был настоящим лидером и заводилой во всех их проказах. «У нас все было наоборот, — подумал Адриан. — В наших отношениях все было поставлено с ног на голову». Еще немного подумав, он вдруг произнес вслух:

— И все же — это никак не объясняет, почему ты решил застрелиться.

Адриан вдруг подумал, что в его жизни все — пожалуй, кроме любимой работы — представляло сплошную загадку. Почему, спрашивается, Касси полюбила его и вышла за него замуж? Почему погиб Томми? Что случилось с Брайаном и почему он, психолог, не почувствовал нависшей над братом беды, не сделал все возможное для того, чтобы уберечь его от рокового шага?

Пожалуй, у так внезапно навалившейся на него болезни была одна приятная сторона: все печали, все сожаления о том, что было сделано или, наоборот, вовремя не сделано, — все это должно было вот-вот раствориться в туманной пелене забвения.