— Мы обсуждали экспортные планы фирмы. В подробности вдаваться не могу, извините. Мы собирались в таком же составе несколько раз. И здесь, и у меня.

Офер лукавил и не скрывал этого. Он не хотел говорить об истинной причине встречи, и комиссар, подумав, задал вопрос иначе:

— Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?

— Да, — сказал Офер, помедлив.

— Чем?

— Только одним. Шай сказал, что покидает фирму. Это было как гром с ясного неба. Тяжелый удар, скажу прямо…

— Какова была роль господина Кацора в фирме?

— Огромная! Шай был одним из тех, кто начинал дело. У него очень быстрый ум, и он… был… именно Шай вносил почти все предложения по развитию. В правлении никто, кроме него, не верил, что можно что-то заработать в России. Шай в прошлом году ездил в Москву и подписал три контракта с… извините, комиссар, эти контракты еще не утверждены, и я не могу…

— Завтра, — пообещал Бутлер, — у меня будут полномочия, утвержденные судьей. Тогда вам и вашим коллегам придется ответить на любые мои вопросы. А сейчас… — Роман пожал плечами. — Этот контракт или иной, мог ли стать причиной неприязни кого-либо к господину Кацору?

— Уверяю вас, был сугубо деловой спор. Разве это мотив для убийства? Мы спорим так каждый день!

— А уход господина Кацора? Если он произвел, как вы сказали, впечатление разорвавшейся бомбы… Если дела фирмы так сильно зависели от господина Кацора…

— Это тяжелая утрата. — Офер наклонил голову, разглядывая носки своих туфель. — Но фирма без Кацора выживет, а Шай без фирмы… Ох, простите, я как-то не подумал…

— Господин Кацор знал о делах нечто такое, что могло бы сильно навредить фирме, если бы он сообщил эту информацию конкурентам?

— Шай знал все. И я убежден, никогда не пошел бы на нарушение коммерческой тайны. Даже если бы действительно начал работать на… ну, скажем, на «Текоа» или «Тнуву».

— Он собирался перейти в одну из этих компаний?

— Нет… Не знаю. Мы не успели задать Шаю этот вопрос. Все произошло так… Да он бы и не ответил…

— Вы видели, чтобы кто-нибудь прикасался к чашке господина Кацора после того, как кофе был разлит?

— Это было невозможно! Каждый налил себе и не выпускал чашки из рук до тех пор, как… ну…

— Я понял. Как по-вашему, мог ли сам Кацор…

— Глупости. Для чего? Чушь! Он был в расцвете сил, у него были свои планы, он очень честолюбив, его, насколько я могу судить, не устраивали масштабы нашей деятельности, хотя мы — одна из самых перспективных… Он хотел большего! Он собирался поехать зимой в Иоганнесбург, правда, правление еще не утвердило план этой поездки, и Шая это крайне раздражало… «Эта ваша левантийская медлительность», — говорил он…

— Господин Кацор ведь сам был…

— Его родители приехали из Йемена, вы правы, но Шай был человеком очень западным. Он пять лет провел в Штатах… Нет, господин комиссар, я не могу себе представить, чтобы Шай мог сам… особенно при сложившихся обстоятельствах… Глупости.

— Но если никто не касался его чашки, только сам господин Кацор мог положить в нее яд так, чтобы вы не обратили на это внимание. Например, с сахаром.

— Шай терпеть не мог сахара. Он пил чистый кофе — без сахара, без молока, без лимона.