Над таким предсказанием, естественно, впору было посмеяться — и смеялись три четверти века спустя, когда в Лондоне действительно стало не продохнуть, но не от лошадиного навоза, а от зловония автомобильных выхлопов. Будь среди английских фантастов конца ХIX века свой Лем, возможно, и сегодняшний Лондон выглядел бы чуть иначе — во всяком случае, улицы стали бы строить более широкими в расчете на то, что по ним будут двигаться в два-три ряда эти «жуткие грохочущие телеги» — автомобили.

Но вас, пан Станислав, в том Лондоне не было. Зато вы были в середине ХХ века и писали о фантоматах, вошедших в жизнь три десятилетия спустя. Вы начали разрабатывать эту тему в фантастике (и в прогностике, кстати, тоже), вы ПОЧТИ довели ее до логического финала, и что же вы сделали, когда поняли, что ваша фантазия начала постепенно превращаться в факт жизни?

Цитирую по тем же «Диалогам»:

«Перестал писать, когда заметил, что то, к чему я с легкостью относился как к фантазии, проявилось в реальности, конечно, не в идентичном плодам моего воображения виде, но в подобном им. Я решил, что нужно сдержать себя, ибо еще додумаюсь до чего-нибудь такого, что мне уже совершенно не будет нравиться».

И вы действительно сдержали себя — в семидесятых годах перестали писать о фантомологии, так и не доведя до конца литературное исследование этого явления. Вы переключились на другое исследование, удавшееся вам, кстати, не меньше, и так же, как фантоматика, брошенное на половине дороги. Я имею в виду исследование НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО разума. Разума не обязательно неземного (об этом вы писали в «Солярисе», «Непобедимом», «Эдеме»), но разума механического («Маска») или электронного («Голем XIV»), или того, казалось бы, фантастичнее — разума, рожденного в той Вселенной, что существовала до Большого взрыва, не пережившего этот ужасный катаклизм, но сквозь «космологическую щель» отправившего в будущую Вселенную свое послание («Глас Божий»).

Разумеется, и эти идеи были прогностичными, причем в гораздо большей степени, чем идеи популярной тогда науки, якобы предсказывавшей будущее — футурологии.

«Расцвет футурологии, — пишете вы в „Диалогах“, — породивший множество бестселлеров и осыпавший авторов золотом и славой ввиду надежд (иллюзорных) на то, что, в конце концов, будущее УДАСТСЯ предвидеть, надежд, подпитываемых политиками и широкой общественностью, быстро перешел в фазу увядания. Разочарование, вызванное неверными прогнозами, было большим, а обстоятельства возникновения и распространения известности главных футурологов — скорее забавными».

И далее:

«Но футурология вышла из моды. Продолжая действовать, она функционирует как бы вполсилы и тише, причем железным или, скорее, золотым правилом ее сторонников и деятелей является правило тотальной амнезии. Никто из них к своим прогнозам, когда они не сбываются, не возвращается, а просто пишут ворох новых и представляют их со спокойной совестью, ибо именно так зарабатывают на хлеб с маслом».

Почему ни тогда, ни позднее — сейчас, оценивая пройденный путь и сделанные вами же научные открытия (пусть и представленные в виде фантастических идей), — вы не задались вопросом, на который безусловно дали бы ответ и тем самым разрешили бы для себя (и для коллег по цеху фантастики) дилемму: надо ли писать о том, как представляешь себе будущее, или, не будучи способен гарантировать правильности предсказания, лучше им вовсе не заниматься?

Вы совершенно правы, пан Станислав, когда пишете, что «разочарование, вызванное неверными (футурологическими — П.А.) прогнозами, было большим». Это разочарование и вы, и другие фантасты могли бы в свое время предвидеть! И предвидели, кстати — в пример могу привести слова советского писателя-фантаста и изобретателя Генриха Альтова.