|
Идеи, продолжающие в будущее уже существующие тенденции в науке и технике, в большинстве своем не выживают, они не прогностичны, поскольку, как уже было сказано, тенденции «ломаются», не достигая своих логических пределов, и возникают новые тенденции, вот их-то и должен предвидеть писатель-фантаст. Они-то и выживают, и становятся в конце концов реальными открытиями и изобретениями.
Это обстоятельство упустил Станислав Лем, анализируя собственное творчество и творчество своих коллег по фантастическому цеху.
Фантастических идей, не являющихся качественно новыми сущностями, великое множество, они создают поле НЕ ОСУЩЕСТВЛЕННЫХ проектов, теорий, предсказаний. Продолжая в будущее существующие тенденции, они позволяют футурологам говорить о неспособности фантастов предвидеть реальные научные достижения, а самих фантастов заставляют говорить об ущербности жанра, которому они посвятили жизнь. Вот и Станислав Лем пишет в «Мегабитовой бомбе»: «Водоворот наших, то есть человеческих, идей действительно очень велик, но имеет границу, так как все-таки не является бесконечным… Поэтому мысли, а также идеи, выскакивающие из варева человеческого разума, наподобие горошин в кипящем гороховом супе, иногда друг с другом сталкиваются, как будто бы инцидент их встречи был предопределен законами… В конечном счете похоже на то, что мы все-таки ограничены в разбеге мыслей, подобно лошади, бегающей по кругу на привязи». Потому и бегает по кругу мысль фантаста, если нет в ней КАЧЕСТВЕННОЙ новизны. Не так уж много в фантастике авторов (точнее было бы сказать — очень немного), которые достаточно эрудированы и, главное, раскованы в своем воображении, чтобы избежать бега по кругу. Ко всему прочему, необходимость тщательного — доступного читателю! — «прописывания» качественно новых идей довольно часто вредит художественной стороне произведения. «Я давно уже заметил, — пишет Лем („Мегабитовая бомба“), — что степень точности выдумок в беллетристике может быть существенно независимой от точности предвидения вообще. Иначе говоря, удачные предсказания могут прятаться в неудачных с литературной точки зрения произведениях (et vice versa)». Классический в этом смысле пример — романы Олафа Стэплдона «Последние и первые люди» (1931) и «Создатель звезд» (1937). В этих двух небольших по объему произведениях содержится столько ПРИНЦИПИАЛЬНО новых идей, что до сих пор именно из них фантасты черпают свое вдохновение, а ученые — материал для исследований. Кстати говоря, мысль о возможности существования разумного организма, покрывающего всю поверхность планеты (идея лемовского Соляриса), была высказана Стэплдоном в «Создателе звезд». Между тем, художественные достоинства произведений Стэплдона близки к нулю, как и художественные достоинства произведений Хьюго Гернсбека, предсказавшего в начале ХХ века множество изобретений, внедренных десятилетия спустя. Более того, сказанное Лемом относится и к его собственному творчеству, о чем мэтр в своем эссе не упоминает. Действительно, в лучших с художественной точки зрения произведениях Станислава Лема — «Солярисе», «Возвращении со звезд» — содержится не так уж много НОВЫХ фантастических идей (напомню, что идея разумного существа, покрывающего поверхность планеты, содержалась у Стэплдона в «Создателе звезд, и Лему безусловно было известно это очень популярное на Западе произведение, как и опубликованный в 1946 году рассказ Мюррея Лейнстера «Одинокая планета»). А произведения, в которых Станислав Лем предложил действительно КАЧЕСТВЕННО НОВЫЕ собственные идеи («Глас Божий», «Новая космогония», «Сумма технологии», «Формула Лимфатера» и др. |
