Разве я сказал неправду?

Когда вызванные из соседней комнаты телохранители скрутили Цейтлина и начали его допрашивать (надеюсь, в рамках дозволенных методов), я сказал:

— А теперь — о программах. Хотел бы начать с Израиля под номером один. Где это, кстати?

Мужчины переглянулись, а Офра Даян закатила глаза, и я понял, что сморозил глупость.

— Ну, где бы это ни было, — бодро заявил я, — мне бы хотелось, так сказать, влиться в народ и…

— Да пожалуйста, — сказал Бродецки, нажал на столе перед собой какую-то кнопку, и я влился.

Израиль-номер-один был на первый взгляд похож на марсианскую пустыню, какой ее изображают в компьютерных играх (мне пришло в голову, что пейзаж оттуда и был извлечен одной из многочисленных подпрограмм). Красные пески, красные камни, и дома в Иерусалиме тоже были красные. Слава Богу, евреи по улицам ходили не только не красные, но скорее зеленые — по-моему, от злости на самих себя. Я остановил одного (он тут же сделал движение, чтобы дать мне в ухо, я с трудом уклонился) и сказал:

— Радио «Свобода», Мюнхен. Хочу задать несколько вопросов по поводу предстоящих выборов. Рассчитывает ли ваш Израиль быть избранным, и какова предвыборная программа?

— Единственно верная, — отрубил прохожий. — Фабрики — евреям, земля — арабам, мир — народам. Мы, евреи, будем работать на арабской земле и жить в мире. Есть возражения?

— Никаких, — торопливо согласился я. — Только два вопроса. Первый: согласятся ли арабы? Второй и главный: согласятся ли… э-э… лидеры? Ну, я не знаю, как вы их тут называете… Те, кто будет выбирать — двадцать мужчин и одна женщина. Их голоса ведь могут…

— Мы твердо рассчитываем, что Визель и семь левых лидеров проголосуют за нас. Правые должны проиграть, и религиозные им помогут, потому что будут голосать за Израиль-третий, это очевидно.

— А это, — я обвел рукой окружающее нас красное пространство, — и есть та земля, которую вы хотите отдать арабам? По-моему, она не очень хороша, а?

— Эй, — сказал мой собеседник, — ты, видно, ничего не понимаешь в геологии. Это же золотоносная порода! Наша страна — сплошная золотая жила!

— А как насчет строительства и приема репатриантов? — спросил я после того, как отколупнул от камня кусочек и убедился, что мой собеседник прав.

— Каждому из двадцати избирателей мы построим персональный дворец, а госпоже Даян — даже два. И дадим льготные ипотечные ссуды. Репатриацию приветствуем. Сколько их сейчас, голосующих? Двадцать один? Ну, до тридцати наше хозяйство выдержит. Согласись, что больше тридцати начальников на одну страну — слишком много. Придется менять закон о возвращении.

— Ясно… — протянул я и увидел, обернувшись, хмурую физиономию Цейтлина. Значит, ему удалось обмануть бдительность охранников? Как, черт возьми, в виртуальной реальности перемещаются из одного мира в другой? Нужно сказать слово? Или нажать на кнопку? А может, написать программу?

Я захотел оказаться в Израиле-третьем — и стало так.

Я стоял перед Стеной плача в тесной толпе мужчин в черных костюмах и шляпах. Каждый держал в руках Тору, каждый мерно покачивался, обращаясь к Творцу, я был здесь как белая ворона, да еще и без кипы — просто позор! Я поспешно выбрался на оперативный простор, а молившиеся, не глядя на меня, отстранялись, как от прокаженного.

Там, где обычно находился пост полицейской охраны, сидел на стуле древний хасид, который при моем приближении вытащил из ящика черную кипу и сказал:

— Надень, и поговорим.