— Домика больше нет, — сказал Уилл.

— Я отослала миссис Эрланд чек за этот месяц. Она не может выставить тебя вон, — сказала Дженни, — хотя уверена, ей бы очень этого хотелось.

— Нет-нет, я не о квартире. Я имел в виду маленький домик. Кто-то его украл.

Уилл выглядел настоящим оборванцем — босой, в заляпанных брюках, — будто пришел просить кусок хлеба, надеясь, что когда-нибудь судьба переменится и ему повезет, но в душе понимая, что этого не будет. Судя по бессвязной речи брата, Мэтт совсем было решил, что у того ломка, но потом принюхался и понял, что ошибся. От Уилла пахло виски, он пил совсем недавно, возможно в поезде. Вечерний поезд из Бостона славился своим баром на колесах еще в те времена, когда они были мальчишками; не менее знаменит был и заправлявший там бармен, который никогда не спрашивал удостоверения личности. Иногда Уилл весь день проводил в поезде, мотаясь в Бостон и обратно, и накачивался виски с лимонным соком, джином и пивом до полной отключки, когда не мог не то что пройти, даже проползти один шаг по прямой линии.

Стелла услышала голос отца, выбежала из гостиной и бросилась обнимать Уилла.

— Почему мне никто не сказал, что ты приедешь?

— Да я, в общем-то, и не собирался, — ответил Уилл. — И это нельзя считать настоящим визитом. Просто возникла небольшая проблемка.

Мэтт услышал в голосе брата знакомые ноты и сразу все понял: этот голос предвещал беду, неудачу, долги, уличные драки, увольнение, уход из школы, интрижку с соседкой, живущей этажом ниже, отказ навестить умирающую женщину потому, что такая реальность чересчур для него тяжела, просто невыносима.

— Конечно, у нас проблема. Ты даже без туфель. — Стелла бросила злобный взгляд на мать, словно Дженни была виновата в том, что Уилл стоял на крыльце в мокрых грязных носках, испещренных дырками. — Тапочки в доме найдутся?

— В первом шкафу, — ответила Элинор, — с помпонами и без.

Свет угасал теперь так быстро, что розовые цветки лавра были единственными яркими пятнами в расползавшейся темноте. Насытившиеся за день пчелы гудели лениво. Входная дверь оставалась открытой, и один большой шмель случайно залетел в вестибюль. Полетав немного, он опустился на руку Мэтта. Тот смахнул насекомое. Шмель, казалось, неохотно взлетел и продолжил кружить рядом, словно его притягивало к Мэтту. Дженни смотрела на это, не в силах отвести взгляд. При открытой двери стало холодно — еще одна особенность апреля: теплые дни, холодные ночи. Тем не менее воздух был напоен весенним возбуждением. Это все еще было время поспешных решений, бессмысленной храбрости, видений, внезапной опаляющей жары, сменяющейся холодом. Доказательство любви можно было найти в единственном уцелевшем лепестке ромашки, после того как оборваны все остальные. Дженни подумала о пчеле, которая не кусала, и ангеле, вырезанном из черного камня. Она подумала о том, что в утро ее тринадцатилетия на лужайке стояли двое мальчишек и у них на двоих было только одно сновидение.

В голове у Дженни слегка зашумело. Впервые этот шум появился в утро ее тринадцатого дня рождения. Тогда она была абсолютно уверена, кого ей предназначено любить. Она увидела то, что хотела увидеть, а не то, что было перед глазами. Она даже не остановилась, чтобы оглянуться во второй раз. Терпение — именно этот компонент был неразборчиво написан в рецепте рагу из девяти лягушек, именно его и не хватало Дженни.

— Кто-то его украл? — переспросил брата Мэтт; до него только сейчас дошло, что означает эта кража.

Уилл знал, какого мнения о нем брат. Это было ясно с той ужасной новогодней вечеринки, когда он напился до чертиков, перестал что-либо соображать и подбил клинья к одной из своих студенток.