— Лиза! Твои бриоши — самое лучшее, что есть на этом свете, — заявила Стелла, когда Лиза вошла в зал, чтобы выставить в витрину два черничных пирога.

Прежде чем вернуться на кухню, Лиза подошла к Стелле и поставила перед ней блюдечко с маслом и порцию домашнего яблочного джема.

— Ты рассказала маме о своих планах на выходные? — поинтересовалась она.

— Еще успею, — заверила Стелла Лизу, скрестив за спиной пальцы.

— А какие у тебя планы?

Дженни вернулась к прилавку, приняв заказ у вечно брюзжащего Илая Хатауэя.

— Только не предлагайте мне ничего полезного, — потребовал Илай. В тусклом сером свете таксист выглядел совсем древним старцем. — Крепкий кофе и два пончика с желе. Вот что я хочу. И не пытайтесь меня отговорить.

В меню не было никаких пончиков с желе, но Дженни искренне надеялась, что он довольствуется малиновым штруделем. Зрение у Илая порядком ослабло, так что он, вероятно, даже не заметит разницы.

— Я планировала помочь тебе здесь в выходные, — ответила Стелла.

Хорошо хоть Лиза к этому времени ушла на кухню и Стелле не пришлось признаваться, что она ждет в гости Джулиет. Однако новичку всегда трудно дается ложь, и Стелла закашлялась оттого, что слова застряли у нее в горле. Дженни похлопала дочь по спине и налила ей стакан воды.

— Это совсем не обязательно, — сказала Дженни. — Школа важнее.

— Но ведь Синтия работает.

Мать и дочь обменялись взглядами.

— Постой, я сама догадаюсь. — Стелла совсем скисла, даже позеленела. — То, что подходит Синтии, не годится для меня. Тебе никогда не нравятся мои друзья.

Стелла схватила рюкзак и направилась к двери.

— Неправда, мне нравится Синтия. Просто мне кажется, что у нее слишком много проблем, только и всего.

— У всех много проблем, — парировала Стелла. — И ты не исключение.

Разгорался спор, такой же сильный, как дождь за окном, он так же больно хлестал и оставлял раны, которые, возможно, никогда не затянутся. Перепалка набирала силу, но тут произошла очень странная вещь, и, когда это случилось, спорщицы затихли. А все дело в том, что на комоде рядом с сахарницами стояли свечи, и одна из них вдруг ярко вспыхнула в темноте, словно блесточка мелькнула. За окном каменный дождь забарабанил сильнее, а тут такое сияние. Это была булавка, которую Стелла воткнула в воск.

— Где ты взяла свечи?

Стелла запаниковала, словно испортила все гадание.

— В ящике за салфетками. Когда я пришла сюда, было очень темно. Наверное, когда буду возвращаться домой, то придется смотреть в оба — на подъездной дорожке будет полно черепах.

Дженни перестала вытирать прилавок. Она тоже заметила искру. Дождь грохотал, словно камнепад, тысячи тяжелых капель падали с неба прозрачными, как первый лед, что затягивал озеро Песочные Часы зимой. Стелла стояла в дверях, держа в руках рюкзак, зонтик и желтый дождевик, одолженный Лизой. Дождь бил в затянутую сеткой раму, и в девочку летели брызги — холодные и беспощадные.

Закрой дверь и не смотри. Когда пламя коснется булавки, войдет твой возлюбленный.

— И ты узнаешь, кто твоя истинная любовь, — заверила ее Джулиет Эронсон. — Можешь не сомневаться.

Пламя коснулось булавки, но ничего не произошло. Никто не пришел. Может, это даже к лучшему. От Стеллы не зависело, кто войдет через дверь, как не зависело, на кого падет ее любовь. По крайней мере, теперь она сможет рассказать верной подружке, что попробовала сыграть в ее глупую игру.

— Мне пора, — сказала Стелла.

— Я могла бы тебя подвезти. — Дженни выписала счет Илаю Хатауэю; она оказалась права — он не пожаловался насчет штруделя.