Приближались долгожданные выходные, на которые у Стеллы и Джулиет Эронсон были особые планы. Правда, Стелла не посвятила в них свою мать, никогда не одобрявшую Джулиет. И то верно, Джулиет умела удивлять; она была особенная и не имела ни малейшего желания сливаться с толпой. В последний раз, к примеру, когда они разговаривали, Стелла призналась подруге, что не знает, к кому именно из здешних парней сердечно расположена. К чему прислушиваться — к разуму, сердцу или разгоряченному биению пульса?

— Воткни в свечку булавку и зажги фитилек, — посоветовала Джулиет. — Когда воск догорит до булавки, в дверь войдет твоя истинная любовь.

Стелла расхохоталась:

— Высоконаучный метод. — Нелепость, разумеется. Тем не менее стоит попробовать. Всего лишь разок. — Но какая нужна свеча?

— Обычная старая свеча и обычная старая булавка. Срабатывает верно, без осечек.

Стелла разыскала на кухне свечу и старый медный подсвечник; найденные вещицы она припрятала в шкафах в чайной до той поры, когда ей захочется проверить глупый метод Джулиет. Но что, если в дверь войдет Джимми Эллиот? Будет ли это означать, что она привязана к нему? А если это окажется Хэп, то не испытает ли она разочарования?

Наконец наступила пятница, день приезда Джулиет. Подруга Стеллы должна была прогулять уроки в школе Рэббит и успеть на трехчасовой поезд. Какая удача, что Дженни не работала в конце недели, брала выходные. Она все равно не знала отдыха, так как теперь, с болезнью Элинор, на нее свалились все домашние хлопоты. Но кто мог себе представить, что в Кейк-хаусе останутся жить эти двое? Что в доме у озера накопится столько дел? Нужно будет съездить за продуктами в Гамильтон, постирать в жуткой старой машине, что стояла в чулане, приготовить цыпленка с рисом для Аргуса, чей желудок с каждым днем становился все чувствительнее.

К пятнице Дженни окончательно вымоталась. Ноги гудели после целого дня беготни, руки щипало от мыльного раствора, а еще она всякий раз начинала дрожать, когда в открытое окно возле кассы задувал ветер. Наступило темное дождливое утро, что обычно означало напряженную работу в чайной. Люди стремились оттянуть начало рабочего дня, засиживались за лишней чашкой кофе или чая, лишь бы согреться, прежде чем выйти под дождь и ветер, где их ждала тяжелая работа. «Каменный дождь», — называла такой ливень Элинор; он обрушивался с небес, нимало не заботясь о людях; потоки воды были настолько тяжелыми, что причиняли боль и затопляли все дорожки, канавы и рытвины. Из-за этого дождя Дженни не могла уснуть полночи, так сильно он стучал по старой крыше. Она все время думала о Мэтте Эйвери, даже когда не хотела. Она потеряла из-за него сон, терзаясь каким-то неясным томлением, с которым никак не могла справиться. Даже когда взошло солнце, небо оставалось свинцово-серым. Единственным светлым пятном за все утро было то, что Стелла задержалась ненадолго у прилавка, чтобы перекусить, прежде чем умчаться в школу.

— Какая вкуснятина эти бриоши, — сказала Стелла с набитым ртом и налила себе чашку чая.

Раньше она никогда не пила чай. Раньше она предпочитала бриошам булочки с корицей. У Дженни появилось чувство, будто дочь, отдаляясь от нее, становилась счастливее. В темном зале Стелла сияла даже ярче свечей, которые Дженни зажгла на буфете.

— Лиза! Твои бриоши — самое лучшее, что есть на этом свете, — заявила Стелла, когда Лиза вошла в зал, чтобы выставить в витрину два черничных пирога.