– Ты сегодня рано, – замечает он.
– Полседьмого вообще то.
Внезапно в комнате воцаряется тишина. Но не нормальная тишина, какая бывает ночью или после сытного обеда. Это опасная тишина, начиненная взрывчаткой.
Я решаю броситься на баррикады.
– А мы тут сочиняем объявление для Крейгслиста, чтобы найти парня, которого я встретил на почте.
– Крейгслист? – Мама сощуривается. – Артур, нет. Абсолютно исключено.
– Почему? Ну, если отмести тот факт, что это явно бесполезно и он никогда не увидит моего объявления.
Папа потирает бороду.
– Почему ты так в этом уверен?
– Потому что такие парни, как он, не сидят на Крейгслисте.
– Такие парни, как ты, тоже не сидят на Крейгслисте, – отвечает мама. – Не хватало только, чтобы на тебя открыл охоту какой нибудь маньяк с мачете.
Я фыркаю от смеха.
– Ну, это вряд ли. Фотки членов? Еще куда ни шло. Но маньяк с мачете…
– О о. Тогда на правах твоей матери забегу вперед и наложу вето и на фотки членов тоже.
– Да не собираюсь я ни у кого просить фотки членов!
– Если ты размещаешь объявление на Крейгслисте, ты на них напрашиваешься.
Папа бросает на маму быстрый взгляд.
– Мара, тебе не кажется, что ты немного чересчур…
– Что, Майкл? Что я чересчур?
– Слегка эмоционально реагируешь? Самую чуточку?
– Если я не хочу, чтобы наш шестнадцатилетний сын шлялся по задворкам интернета…
– Мне почти семнадцать!
Папа улыбается.
– Ну, я бы не назвал Крейгслист задворками интернета.
– Что ж, тебе лучше знать, – отрезает мама.
На папином лице проступает растерянность.
– Что ты…
– Хватит, – перебиваю я. – Пожалуйста. Я очевидно не буду этого делать. Глупо тратить время на поиски парня, с которым проговорил пять секунд на почте. Окей? Теперь все могут немного остыть?
Я перевожу взгляд с мамы на папу и обратно, но они меня даже не замечают – чересчур заняты тем, чтобы подчеркнуто не смотреть друг на друга.
Поэтому я выхожу из комнаты и хватаю с обеденного стола ноутбук. Экстренное отступление.
Сердце так колотится, будто сейчас выпрыгнет из груди. Ненавижу все это. Раньше они так себя не вели. Да, временами грызлись – мы живые люди, в конце концов. Но прежде каждый спор разрешался шуткой, а теперь даже шутки ощущаются затишьем во время войны.
Я падаю на диван в гостиной и закрываю глаза – хотя могу поклясться, что они все равно за мной наблюдают. Лошади. Особенно тот конь с огромного полотна маслом, которое висит на противоположной стене. Если это не портрет БоДжека , написанный лично Леонардо да Винчи, я ничего не понимаю в живописи.
Из спальни доносится мамин голос:
– …рано прихожу. Прошу прощения? Я перенесла две телеконференции, чтобы…
– Да да. Как я и сказал… – папины слова едва можно разобрать, – …рано.
– Да ты смеешься, наверное. Это не…
– Ты видишь подтекст там…
– Знаешь, чем тебе действительно стоило бы заняться, Майкл? Не просиживать весь день в трусах за компьютерными игрушками, а потом упрекать меня…
Я откидываю крышку ноутбука и запускаю iTunes. «Весеннее пробуждение» , альбом с оригинальным кастом. Я методично жму на F12, пока звук не достигает максимума.
– Мара, прошу тебя…
Джонатан Грофф привычно обволакивает меня, заглушая все остальное.
В конце концов, именно для этого и нужны симпатичные мальчики.
Глава шестая
БЕН
Хотел бы я чувствовать себя пуэрториканцем на улице в той же мере, что и дома. |