— Ух, какой же ты умница! — опять пришла в восторг фотомодель. — Только попробуй выдержать свой маршрут без изменения, лапушка, хотя бы лет до тридцати, тогда посмотрим и поговорим.

— А тут нечего смотреть и не о чем говорить, — отрезал Карен. — Я своего добьюсь.

Олеся и Мэри украдкой переглянулись.

— Да-а, девушка, — тихо протянула манекенщица, — каков подарочек… Ну, я оставляю вас, ребята. Сегодня, я чувствую, вам не до меня, увидимся позже.

Мэри встала, ровная и длинная, как вязальная спица, и небрежно бросила перед Кареном ключи от квартиры Олеси, которые получила очень давно.

— Возьми, мальчуган. Теперь они тебе значительно нужнее, чем мне. Я могу позвонить в дверь.

И Мэри ушла, независимая, гордая, не расстающаяся со своей дурацкой бравадой, несчастная и бесконечно оскорбленная человеком, которого никак не могла забыть…

Карен какое-то время сидел молча, не зная, что делать: взять ключи, как ни в чем не бывало, или вернуть их Олесе. Она изучала журнал с хорошо знакомым ей стихотворением отца чересчур сосредоточенно, будто хотела выучить наизусть. И Карен взял ключи. За сегодняшний день ему бросали их уже второй раз. Волшебный, сказочный, туманный день по имени Олеся…

Незаметно стемнело. Полина тихо и неслышно ушла спать, перед этим еще раз вежливо напомнив Карену о его обещании принести на днях Сонечку. Карен и Олеся долго сидели в полумраке, не произнося ни слова, не шевелясь, боясь потревожить хрупкое равновесие, которое наконец наступило.

Мальчик не выдержал первым, вскочил и поднял Олесю на руки. Она была почти невесомая — цветочный лепесток или перышко птицы — и смотрела усталыми озерными глазами. На Карена глядела сейчас женская неприкаянность, надломленность, тайное, безмолвное отчаяние, словно когда-то Олеся больно ударилась — и следа от ушиба давно нет, а память все хранит в себе страшное впечатление о том давнишнем, вроде бы пережитом, но до сих пор остром, как ожог, страдании.

— Ты будешь моей женой! — объявил Карен. — Ты ведь будешь моей женой?

Впрочем, ответа ему не требовалось. Он сам все прекрасно знал. На него печально, укоризненно смотрели горькие, несвадебные совсем глаза… Но Карен уже отлично владел новым положением. Иначе ничего бы не получилось. И не получится в дальнейшем, если не надеяться только на самого себя.

Олеся и в постели с удовольствием передала инициативу Карену. Ее лицо с плотно сомкнутыми веками было доверчиво и покорно запрокинуто перед ним, тонкая шея и худые торчащие ключицы вызывали жалость и нежность, от которых хотелось без конца целовать детские узкие косточки… От его поцелуев она сразу начинала стонать, бормотать, что-то приговаривать или просто долго тянуть одну и ту же букву "а". Это восхищало Карена, пытавшегося разобрать хоть что-нибудь в хаосе бессвязных слов и звуков.

— А ты, оказывается, поешь, — сказал он два дня назад.

— Тебе не нравится? — неуверенно спросила Олеся.

— Нет, что ты! — Карен даже удивился.

Сонечка тоже всегда говорила, только совсем другое. Она произносила вполне осмысленные ласковые слова и коротенькие обучающие фразы: "Положи руку вот сюда", "Поцелуй здесь и здесь". Никакого восторга у Карена они не вызывали.

Но сегодня среди милого сумбура слогов вперемежку со стонами внезапно прорвалось одно четко и чересчур не вовремя сказанное слово.

— Валерий… — простонала вдруг Олеся.