— Мама, я хочу, чтобы ты больше ни о чем не беспокоилась, — с безрассудной смелостью начал Карен. — Со мной все хорошо и даже отлично. Учиться я не брошу и поступлю, как ты мечтаешь, в университет. Только параллельно с университетом я собираюсь жениться. Весной я окончу школу, и тогда…

Маргарита содрогнулась от ужаса. Ее ребенок, ее крохотный мальчик с теплыми лапками, ее самая дорогая частичка уходит от нее! Куда, к кому, для чего? Неужели она теряет его сейчас — почему, зачем? Нет, так просто и легко она его ни за что не отдаст, она его не отпустит от себя ни на шаг — своего маленького мальчика, темноглазого и привязчивого, как щенок. И Маргарита нанесла первый удар, заодно подставив и мужа, который явно не хотел решительных действий.

— Разве папа согласился на твой новый образ жизни? А вопрос о браке просто рано обсуждать: тебе еще только пятнадцать.

Карен нахмурился, улыбку сразу стерло с его лица.

— Мне надоело без конца слышать о том, сколько мне лет. Я и сам прекрасно это знаю. Кстати, вашего согласия ни на что не требуется: я просто поставил вас в известность — и больше ничего.

Такой наглости не выдержал даже Ашот.

— По-моему, ты чересчур много на себя берешь, — заметил он, поглаживая вздрагивающие пальцы Маргариты. — И несколько рановато. Ты просишь не говорить больше о твоем возрасте, и это справедливо. Но все же, прости, Карен, сколько же лет твоей избраннице? Просвети нас с матерью.

— Двадцать семь, — небрежно уронил Карен, делая им великое одолжение. — Прекрасный бальзаковский возраст…

Ладонь Маргариты в руках Джангирова стала ледяной. Он в тревоге посмотрел на жену и увидел побелевшее и сразу осунувшееся постаревшее лицо.

— Тебе плохо, рыжая? Что-нибудь дать?

— Ничего не нужно, Ашот, — прошептала она. — Тут уже ничем не поможешь…

Маргарита сказала правду. Карен смотрел непроницаемо и равнодушно. Он был сделан из камня, в сравнении с которым проигрывал даже несгибаемый журналист.

Ашот встал и начал отмеривать шагами кабинет.

— Давай все же определимся. Я не разделяю твоего настроения и не думаю, что для тебя полезно и разумно продолжать вести подобный образ жизни, который ты нам с мамой сейчас предлагаешь одобрить.

Карен удивленно поднял брови, вновь непроизвольно и незаметно для себя повторив манеру Олеси.

— Всегда вести себя разумно невозможно. А иногда просто необходимо стать очень неразумным и совершенно неуправляемым. На время, конечно. О вашем согласии я уже говорил, зачем повторяться? Оно мне не требуется.

Когда-то Маргарита гордилась, что у нее такой умный, талантливый, целеустремленный сын. Теперь ее колотила нервная дрожь от его холодного, трезвого ума, от его ледяного тона. Ашот молчал. Дипломат от природы, он привык не отступать, даже натыкаясь на глухую стену, и обычно всегда настойчиво и вежливо ломал сопротивление, не применяя грубой силы. Но здесь действие было равно противодействию, словно журналист боролся сам с собой, пытался победить свою волю… Он продолжал молча ходить по комнате из конца в конец. Маргарита следила за ним с последней робкой надеждой: ведь должен же муж придумать что-нибудь! Ашот покусывал губы, изредка посматривая на замкнувшегося, мрачного Карена. Еще совсем недавно мальчик был так безмятежен… Как легко погасить человеческую радость! И имел ли Ашот право грубо и неосторожно вмешиваться в жизнь сына? Но разве можно с ходу, запросто разрешить ему делать все, что заблагорассудится?

Размышления прервал Джангиров-средний. Он молча встал и пошел к двери, прямой, независимый, отгородившийся от мира и, прежде всего, от родителей, своей первой любовью.

— Ты куда? — спросил, закипая, Ашот.