Потому что тогда, в четырнадцать, отчество ей казалось неважным, кому оно нужно, это отчество? А еще она не хотела совсем, окончательно, обидеть отца. А так — хоть отчество от папы оставила.
Родители были, конечно, в шоке. Но не ругались, не кричали. Это у них вообще в семье было не принято. Родители уже привыкли к тому, что их дочь — не такая, как ее сверстники. Что Маше — а, нет, теперь Марьяне, — больше всех надо. В учебе, в жажде знаний, в желании добиться чего-то большего. И, поворчав для порядка, с решением четырнадцатилетней дочери смирились. В конце концов, не какую попало фамилию взяла, не с улицы или из журнала какого-нибудь дурацкого, а фамилию бабушки. Это, можно даже сказать, и правильно в каком-то смысле — потому что Ольга Николаевна Левандовская была последней в своем роду. А так… фамилия вроде как и продолжается. Только родители упорно продолжали звать дочь Машей, но с этим Марьяна смирилась.
В школе ее решение вызвало фурор, родителей даже вызывали по этому поводу к заучу. Что уж там сказал отец, Марьяна не знала. Но от нее отстали. А одноклассники стали относиться к ней с гораздо большим уважением.
На журфак МГУ Марьяна поступила с третьей попытки. Сдавала экзамены, проваливалась, шла работать — и писала, писала, писала, отправляла, куда только можно. Параллельно с этим работала над собой. Это Маше Пупкиной можно быть русоволосой и полноватой. Марьяна же Левандовская должна быть… не такой.
Когда она все же поступила, то это была уже совсем другая девушка. Будущая звезда курса, староста, заводила — и бла-бла-бла. И потом темп Марьяна уже не сбавляла и марку держала.
Она еще раз вздохнула и медленно села. Нет, иногда расслабляться, конечно, надо. Но лучше бы, чтобы после этого не так болела голова. Ведь уже не девочка…
Да, Марьяна, по образному выражению Татьяны, зажопила свой день рождения. Вот просто… В ультимативной форме, практически, шипя, запретила Тимуру устраивать в офисе какие-либо мероприятия по поводу своего дня рождения. А в тот самый день просто ушла с работы, со всеми вежливо попрощавшись, и дома в одно лицо, в ванной выдула бутылку «Моета». А потом легла спать и вырубилась. Такое вот, как говорят некоторые люди, день рождение.
Прошло и прошло.
Марьяна встала, накинула халат и поплелась в ванную, а там уставилась на свое отражение. Да, блин, сорок лет — это вам не шутки. Это вам сволочь и сука.
Не девочка, точно. Кто скажет, что это мальчик….
Марьяна похлопала себя по щекам, а потом потянулась к чудодейственному тонику, которым умело ликвидировала последствия того, когда красивую и молодую женщину накануне кусает, по меткому выражению Татьяны, «алкогольный шмЭл».
* * *
— Доброе утро, Марьяна, — радостно приветствовала ее Ксюша.
— Привет, — они пошли вдвоем по коридору. — Как прошли выходные? Видела сегодня Тимура Робертовича? В каком настроении шеф?
— В прекрасном! — прощебетала Ксюша. — У него такой довольный вид — как у крокодила, который кого-то проглотил, — Ксюша хихикнула.
Ксюша, ее помощница и правая рука, под благотворным влиянием Марьяны перестала, наконец, писаться от восторга и ужаса одновременно при виде Тимура — и даже научилась над ним немножко подшучивать.
— Какой же ты ребенок, Ксюша, — вздохнула Марьяна, водружая сумочку на свой стол. — Неужели ты еще не поняла? Что если у Тимура Робертовича вид довольного крокодила, то это означает, что наша редакция накануне очередных потрясений.
— Это как?! — округлила Ксюша глаза.
— Это значит, что Тимур Робертович придумал что-то такое, в результате чего нас будет штормить пару недель, а рейтинги будут бить все рекорды. |