В этот момент Марьяна вдруг остро и отчетливо ощутила — не головой, а чем-то другим — что означает избитое выражение «сходить с ума». В смысле, сходить с ума по кому-то. По мужчине. Ей казалось, что это все для экзальтированных барышень прошлых веков. Но… Но она сама сейчас чувствовала, что сходит с ума. По Герману Тамму.

Марьяна оглянулась на свою машину и почувствовала, как рука Германа обхватил ее ладонь.

— Надо будет — машину пригонят. Поехали, Марьяна.

— Целоваться?

— И это тоже.

* * *

— Мне кажется, я тебе изменяю… — прошептала, задыхаясь, Марьяна, когда они, наконец, смогли прерваться в поцелуе. Прямо у входной двери.

— С кем-то это? — судя по тону и выражению глаз, Герман шутки явно не понял.

Глава 13

— С кем — с кем… — она провела ладонью по его гладкой и еще чуть прохладной щеке. — Изменяю тебе с тобой! Эта ваша борода — эффективнее сотни пластических операций! Раз — и вообще другой мужчина.

— Этот другой мужчина тебе не нравится? — неожиданно серьезно спросил Герман.

— Очень нравится, — Марьяна снова провела кончиками пальцев по острой скуле. — Но предыдущий мне обещал семь халатов. Где они?

— После получишь.

* * *

Он не представлял даже, насколько соскучился по Марьяне. Он и слово-то это знал раньше только в теории. Что так бывает. Но когда она, всхлипнув, бросилась к нему и прижалась — тогда что-то резко обрушилось внутри. Как будто сошла какая-то внутренняя лавина, ободрав все до другого, нижнего слоя. Или вскрылся на реке лед и понесся, оставляя за собой вместо белой ровной твердой поверхности — глубокую воду.

Такие внутренние катаклизмы были для него чем-то совершенно новым, как с ними справляться, Герман не представлял. Но инстинктивно чувствовал, что самое важное сейчас — не выпускать причину этих изменений из рук. Да это и невозможно.

Ему без Марьяны сейчас просто невозможно быть.

Наверное, именно поэтому он почему-то, несмотря на свое практически вошедшее в неконтролируемый штопор после более чем двухмесячной разлуки нетерпение, позволил Марьяне перехватить инициативу. Она раздевала его. Он раздевал ее. Потом все же оказался на спине и…

И вдруг глупо и вроде бы некстати вспомнился тот разговор про эскортниц. И тут же вылетел из головы, когда ее горячие и нежные губы заскользили по его груди. Все ниже и ниже. И тут внутренняя катастрофа приобрела масштаб настоящего катаклизма.

Он потерял себя. Потерял совсем и окончательно. Даже не думал, что такое возможно — настолько отдаться и раствориться в прикосновениях женщины. В ее ласке — сначала нежной, потом смелой. Настолько смелой и откровенной, что…

В какой-то момент искра осознанности все же прошила его насквозь пропитанное наслаждением сознание, и Герман будто со стороны увидел и услышал.

Собственные стоны. Хриплое «Пожалуйста…». Как приподнимаются его бедра и путаются его пальцы в светлых волосах. Будто, сбрив бороду, он что-то еще с себя снял. И все стало таким… таким острым, почти болезненным. Германа наполняло что-то, чему было невозможно тесно внутри.

Он приподнялся на локтях и положил Марьяне руку на плечо.

— Маша… Машенька… Иди ко мне…

* * *

Это забытое, из прошлого, имя, пробилось даже сквозь плотный чувственный туман. Марьяна впервые настолько остро ощутила желание касаться мужчины. Ласкать его. Познать как можно ближе. Словно уравновесить внешними проявлениями ту внутреннюю наполненность им.