крышке, стало красно, как уголья. Я стоял и смотрел, а подходить не хотел.

Бабушка засмеялась и говорит:

— Это электрическая плитка. На ней можно чай варить, яичницу жарить,

молоко кипятить. Иди, — говорит, — посмотри, какой жар.

Бабушка стала над плиткой рукой водить.

Я пошел смотреть, какой жар. А это в канавках проволочки. И они все

стали красные от жару. Бабушка сказала, что это электричество идет и греет.

И я тоже руку держал над плиткой. И от нее тепло, как от огня. Кошка легла

около плитки и не боялась.

ГАЗ

Вдруг в дверь позвонили, и пришла девочка, которая бабушке кошку

давала.

Бабушка сказала:

— Ты что, Клавдя?

А Клавдя говорит:

— Я пришла вам помогать.

Бабушка говорит:

— Поставь воду на газ.

Я хотел сказать «почему» и не сказал. И смотрел. А Клавдя подошла к

плите, повернула краник и потом в плиту спичкой, прямо сверху. И вдруг в

плите как пыхнуло: «Пых!» И даже немножко выстрелило. И там, в плите,

загорелся синий огонь. Очень синий. Клавдя поставила сверху большую

кастрюлю. Прямо как ведро. Это чтоб воду кипятить.

Я пошел к плите — смотреть, почему газ.

Клавдя стала говорить:

— Ага, вот и не знаешь, какой газ! А он по трубочке идет. Захочу вот —

хоп!

А я говорю:

— Какой хоп?

А Клавдя краник закрыла, огонь чуть хлопнул и погас.

А потом Клавдя говорит:

— А сейчас я захочу, и — хоп!

И опять краник повернула и зажгла спичкой. И снова пыхнуло, и загорелся

синий огонь.

Клавдя опять сказала «ага». Она все — «ага».

— Ага, у вас такого нету. Ага, у вас дрова жгут. Ага, у нас

электрическая печка.

Я сказал:

— И не ага, не ага! И у меня мячик есть. Как лепешка.

А Клавдя сказала:

— Ты его раздавил, потому и лепешка. Ага!

А я стал говорить:

— Не ага, не ага…

Бабушка сказала мне:

— Перестань сейчас же!

А потом сказала Клавде:

— Смотри, Клавдя, уже кипит. Сними кастрюлю и потуши газ и плитку

электрическую.

Клавдя сняла кастрюлю и опять краник закрыла, а я хотел, что пусть

знают, что я не боюсь: я подбежал к плитке электрической и стал дуть, чтоб

потушить. Она не тухла и все равно была красная.

Клавдя, противная, стала хлопать в ладоши и на ножке прыгать и кричать:

— Ага! Ага! Ага!

И потом пальцем стала показывать. И еще кричать и петь:

— Вот смотрите! Вот смотрите! Как он дует! Не задует! Ай-ай-ай! Ага!

Ага!

Я еще дунул со всей силы и заплакал. И к бабушке скорей побежал. И стал

плакать еще больше, зачем плитка не тухнет и Клавка дразнит. Бабушка мне

сказала, чтоб я стал на табуретку и чтоб я рукой взял за шнурок, где он

в стенку воткнут. И чтоб дернул. И тогда плитка потухнет.

Я немножко боялся, а все-таки полез. Клавка хотела раньше меня дернуть

шнурок. А я скорей сам дернул. Шнурок так и вылетел из стенки. Там у него на

конце черная коробочка. Из нее два гвоздика торчат. Они так из стенки и

выскочили, как я за шнурок дернул. Я посмотрел на плитку. Она еще немножко

красная была, а потом потухла.

Я Клавке сказал, даже закричал нарочно:

— Ага!

А бабушка говорит:

— Теперь вставь обратно, как было.

Я стал эти медные гвоздики вставлять и не мог попасть в дырочки. Я

потому не мог, что Клава все хотела вырвать.