Выставит он меня. Вон! Да еще и с удовольствием выставит.

— У меня тридцать мальчуганов на очереди.

Вечно он этими мальчуганами грозится. А то еще потребует, как в тот раз у Джорджа, чтобы через десять минут деньги были на месте.

— Тридцать проворных мальчуганов ждут у меня работы, и каждый из них готов начать хоть завтра. Незачем мне возиться с такими, как ты.

Когда Джордж сказал, что потерял деньги, он только стоял и покачивал головой. Решил, что все это подстроено. Подумать страшно, что он сделал с Джорджем из-за пяти шиллингов и шести пенсов. А тут целых восемь! Да он меня поколотит, ей-богу. Ух, как он разозлится! Может, лопнет от злости. Джорджа он немедленно уволил да еще раззвонил повсюду: «Не берите к себе Джорджа Хогана, если он придет клянчить работу. Это лгун и вор». А для Джорджа это был конец. Письма он не оставил. Ему тоже было четырнадцать. Он стал бродягой. Спал, наверно, под мостами. — Ходил босиком. А может, жил в палатке из старых мешков и искал золото в окрестностях Балларата. Никто о нем ничего с тех пор не слышал. А говорят, там ужасно холодно. И разный народ попадается. А ведь, наверное, можно было его найти? Да никто не старался как следует. А может, он подался на север, а не на запад. Куда-нибудь вверх по Муррею. Там-то, говорят, всю зиму солнце. Только как туда попасть? Это — как за тысячи миль, когда нет у тебя велосипеда. Говорят, в Муррее полным-полно ядовитых змей. Ужалит такая, и конец. Уж этого бы я не выдержал: все время из-за змей дрожать.

— Мой отец без работы, мистер Линч.

— Ах, твой отец без работы! А кто сейчас не без работы? По тому, как вы, ребята, разбазариваете мое достояние, и я могу легко оказаться без работы.

— Отец без работы, и все у нас в доме тоже без работы. Нам нужны деньги, мистер Линч. Как вам воздух, мистер Линч.

Джорджу он другой раз попытаться не дал. У него дома тоже все сидели без работы. Никакого исключения для Джорджа он не сделал. Не сделает и для Сэма.

Не могу я идти домой. Их это убьет. Вот ведь едешь на велосипеде, думаешь о своем, и вдруг все меняется. Ничего знакомого. Вроде как забыл свое имя или проснулся в чужой стране… На одно пособие не проживешь, куда там… Мама это сотни раз говорила, и так еле-еле концы с концами сводили. Ведь прибавился еще один рот — тетечка, и Пит был дома, а ему требовалось особое питание. «Лишись мы твоих денег, — говорила мама, — и все рухнет». Если я вернусь домой без работы, Питу конец. Это как камень ему на шею. Один он и недели не протянет. Мама все время повторяла: жестоко и бесчеловечно выгонять из дому даже здоровых детей. Вот так законы! Не лучше, чем в Средние века. И здоровым-то детям нелегко оказаться без поддержки семьи, а уж страдающему диабетом этого никак не выдержать. Мокнуть и мерзнуть, спать под открытым небом и есть что попало. Если Пит будет есть что попало, говорила мама, он умрет.

Что же я им скажу?

Как бы маму удар не хватил. А отец уйдет в свой угол и будет там сидеть, ни на кого не глядя. Ну, а тетечка как начнет пилить, так год не остановится. Ей только дай помучить человека. А Пит скажет: «Не волнуйся, мама. Ты же знаешь, я должен был давно уйти из дому. Если они пронюхают, что мне не двенадцать, а восемнадцать, беды не оберешься. Кончится мое пособие. Ты уж позволь мне уйти, хорошо?»

О господи!

Разве для таких, как Пит, не должно быть отступлений от правила, чтобы они могли оставаться дома и все-таки получать пособие? Мама говорила: «Не знаю, Сэм, что они там наверху думают.