Она привыкла к обществу немолодых людей — отца, матери, Доркас — и порой думала, что разучилась смеяться и радоваться жизни.

И когда маркиз говорил что-нибудь нарочито нелепое или подтрунивал над ней, она от души смеялась.

Вот и сейчас, возвращаясь в Лондон, Ванесса от души веселилась, слушая его остроумные реплики.

И лишь когда они подъехали к Айлингтон-скверу, маркиз напомнил:

— Не забудьте, я жду вас завтра вечером в половине восьмого. Я обедаю в восемь часов, в отличие от принца, который садится за стол в семь. Я пришлю закрытый экипаж, чтобы ваша прическа не пострадала и вы бы смогли надеть ваше лучшее платье. Вы должны познакомиться со всеми, и живущими в Рэкфорд-хаузе.

— Мое платье… не слишком изысканно, — смущенно пробормотала Ванесса.

— Вы женщина и никогда не поймете, если я скажу, что вам не нужны изысканные платья. Это правда, Ванесса, и мы знаем, что важна не сама рамка, а картина, которая в ней находится.

— И тем не менее, — откликнулась Ванесса, — мне бы понравилась рамка из алмазов или жемчугов или даже красивой эмали. Такими украшали свои картины миниатюристы эпохи Тюдоров.

— Когда-нибудь они у вас будут, — серьезно пообещал маркиз.

Она с изумлением поглядела на него, а потом подумала, что он может оказаться пророком. Ванесса надеялась, что маркиз сказал правду.

Она представила себе, как появится в Рэкфорд-хаузе в единственном вечернем платье, которое ей редко приходилось надевать.

Они свернули на Айлингтон-сквер, и Ванесса начала озираться по сторонам, опасаясь, что сейчас из ее дома выйдет мистер Барселло.

Девушка не рассказывала о нем маркизу. Ей было бы трудно объяснить, почему она сразу уступила требованиям подозрительного незнакомца.

Он вел себя тихо, старался не мешать ей и Доркас, но одно то, что этот человек поселился в ее доме, постоянно тревожило ее.

Ванесса сотни раз твердила себе, что должна была ему отказать. А потом признавалась — нет, ей бы это не удалось.

Он не понравился ей с первой минуты, когда Доркас провела его в маленькую гостиную.

Ванесса сразу догадалась, что он иностранец, стоило ей увидеть его резкие, заостренные черты лица. На вид ему было лет тридцать пять. Он показался ей полной противоположностью маркизу, с которым она только что рассталась. Мистер Барселло смерил ее дерзким, едва ли не вызывающим взглядом.

Его костюм тоже выдавал уроженца континентальной Европы: во Франции так одевались мелкие буржуа. Ванесса решила, что он скорее всего какой-нибудь преуспевающий служащий.

Он с преувеличенной почтительностью поклонился ей, и Ванесса тоже присела в реверансе.

— Вы мисс Лэнс? — спросил он. — Я хотел бы видеть вашего отца.

— Боюсь, что это невозможно, и думаю, моя служанка уже сказала вам об этом, — ответила Ванесса. — Мой отец болен, очень болен, и врачи запретили ему принимать посетителей.

— Я должен с ним увидеться, — словно не слыша ее объяснений, настойчиво произнес он.

Он говорил отрывисто, с сильным акцентом, и от этого у Ванессы создалось впечатление, будто в его словах таится угроза.

— Я уже объяснила вам, что моего отца нельзя беспокоить, — твердо, как только могла, произнесла она. — Но вы можете сказать, в чем суть вашего дела, и я ему передам.

На какое-то мгновение незнакомец растерялся, он явно не ожидал этого от Ванессы. А затем медленно проговорил:

— Я познакомился с вашим отцом несколько лет назад, еще до войны, когда он был во Франции. Он обещал мне свою помощь и поддержку, если я когда-нибудь окажусь в Англии.

— Вы встречались с моим отцом во Франции? — переспросила Ванесса.