Поделиться подобной «надеждой» с Уолфертом — человеком завистливым, озлобленным и коварным — значило погубить ее. На самом же деле Уолферт ликовал: «Я убедил их принять пожертвования и отблагодарить нашего мецената». Я помню, как он произнес эти слова утром, за завтраком. Но Уолферт был прав лишь отчасти. И он оказался только орудием, вашим орудием. Вы играли им, мистер Ван Хорн, так же легко и уверенно, как играли вашей женой и сыном. Уолферт считал, что, уговорив комитет устроить в вашу честь торжественный обед, он заставит вас скорчиться от отвращения. Ведь на обед положено являться во фраке или в смокинге, а он знал, как вам противны парадные костюмы. Но именно этого вы от него и добивались. Потому что тогда у вас возник естественный и невинный предлог попросить Салли надеть ее бриллиантовое ожерелье. А вам было известно, что у нее его больше нет.
Итак, Салли придется сознаться, что ожерелье исчезло. Скажет ли она правду? Нет, ни за что. Для того чтобы сказать правду, ей понадобится разъяснить всю запутанную историю с шантажом и его причинами. Вы понимали, что Салли скорее умрет, чем раскроет тайну. Вы понимали, что Говард скорее убьет ее, чем позволит Салли раскрыть тайну. И снова было бы вполне резонно предположить, что они сочинят какую-то небылицу и попробуют объяснить пропажу ожерелья. Ограбление словно витало в воздухе. Говард украл деньги и попытался выдать кражу за дело рук «постороннего» вора. Никто бы не усомнился в том, что пропажа ожерелья — это очередной грабеж.
Когда Салли позвонила вам в офис и сообщила, что из сейфа украдено ожерелье, вы сразу поняли — ваш расчет был точен. Оставалось пустить в ход последнее средство давления, и вы позвонили шефу полиции Дейкину.
С этого момента любые ошибки заведомо исключались. Все пойдет по плану — Дейкин непременно обнаружит ожерелье в ломбарде у Симпсона, «найденную» драгоценность предъявят Салли и Говарду, Симпсон опознает меня и скажет, что я — человек, заложивший у него ожерелье. Я начну защищаться и выдам правду или какую-то ее часть, то есть отвечу, что Говард попросил меня заложить ожерелье. А Говард, не желая говорить ни слова о своей любовной связи с Салли, будет это отрицать, — в общем, произносить ложное свидетельство на ближнего своего, — уточнил Эллери.
И продолжил:
— Девять преступлений против десяти Синайских заповедей, и лишь два из них совершены Говардом по его воле, без воздействия извне. Но все остальные вы либо навязали Говарду, обманув его, либо сами нарушили эти заповеди, замаскировавшись под Говарда.
Да, девять преступлений, а когда я обнаружил величественную модель и предугадал тем самым неизбежное десятое преступление, мистер Ван Хорн, вы опять подготовили для меня сцену. И решили выступить в кульминационном акте.
Потому что все ваши действия неуклонно вели к убийству, мистер Ван Хорн, — заключил Эллери. — К двойному убийству, способному удовлетворить вашу холодную ярость и жажду мести… К убийству вашей жены, изменившей вам, и к убийству вашего приемного сына, «укравшего» у вас любовь и привязанность супруги. Я включаю Говарда в число убитых вами жертв, мистер Ван Хорн. Не имеет значения, умер ли он в тюрьме после суда и вынесенного сурового приговора за убийство, которого не совершал, или покончил с собой в твердой уверенности, что совершил это убийство. Все равно его смерть была убийством в равной степени, как если бы вы задушили его своими сильными руками. А ваши руки уже успели к тому времени задушить Салли.
9
Подбородок Дидриха тяжело опустился ему на грудь, а глаза снова были закрыты. Казалось, что он опять уснул в инвалидном кресле. Однако Эллери не стал останавливаться.
— Когда я позвонил вам той ночью и предупредил, что ваша жизнь в опасности, мистер Ван Хорн, вы поняли, что великий момент наконец настал. |