– Удивительно, как некоторым не надоедает одна и та же песня, правда? – сказала она и устремилась к ступеням, ведущим в королевскую ложу. – Хотя, наверное, если знаешь только один танец, приходится всю жизнь его и отплясывать.

Некоторые из присутствующих согласно закивали. Они хотели, чтобы их принцесса не поддавалась на дешевые уколы, чтобы она крепко стояла на своем, чтобы могла отбить выпад словом, а не кулаками. Чем, в конце концов, ей могла навредить Тек? Иногда Диане хотелось, чтобы Тек открыто бросила ей вызов. Она бы проиграла, но предпочла бы один раз потерпеть поражение, чем постоянно притворяться, что насмешки и подначки ее не задевают. Всякий раз, когда она оступалась, кто-нибудь обязательно это замечал. Это утомляло.

Но Тек, по крайней мере, не скрывала своих мыслей. Хуже было другое. Да, многие из тех, кто сейчас улыбается ей, были к ней добры и даже выказывали ей свою преданность, потому что она была дочерью своей матери, а они любили королеву. Но и они не считали Диану достойной – ни жить среди них, ни тем более носить корону. И они были правы. Диана была единственной амазонкой, которая родилась амазонкой.

Если Тек узнает об Алии, если она обнаружит, что сделала Диана, она получит все, о чем мечтала: Диану изгонят с острова, глиняная девочка сгинет в мире людей – и Тек не придется бросать вызов Ипполите открыто.

«Она ничего не узнает, – пообещала себе Диана. – Должен быть способ вытащить Алию с острова». Диане всего лишь нужно раздобыть лодку, посадить в нее Алию и найти, кому передать ее по ту сторону границы.

А еще она может рассказать правду. Столкнуться с осмеянием, с судом, если ей повезет, и с немедленным изгнанием, если нет. К заветам богинь, создавших Темискиру, нельзя относиться беспечно, и никакие подношения Гере или молитвы Афине не отменят того, что она сделала. Заступится ли за нее мать? Попытается ли оправдать проступок своей дочери? Или просто наложит наказание, как велит закон? Диана не знала, что хуже.

«Не думай об этом». Она найдет лодку.

Она поднялась по ступеням в королевскую ложу, прекрасно понимая, что всеобщее внимание сместилось с пьедестала почета на нее. Свет пробивался через шелковый навес, окрашивая затененную платформу в красные и синие тона; увивающий перила жасмин источал сладкий аромат. На Темискире стояло вечное лето, но по распоряжению Ипполиты вьюнки и цветы менялись с наступлением равноденствия и солнцестояния. «Мы должны отмечать ход времени, – сказала она Диане однажды. – Мы должны поддерживать связь с миром смертных. Мы не боги. Мы всегда должны помнить, что были рождены смертными».

«Не все из нас», – подумала тогда Диана, но промолчала. Иногда Ипполита словно забывала о происхождении Дианы. А может, пыталась забыть. «На особ королевских кровей правила не распространяются».

Диана не сомневалась, что мать заметила ее, как только она ступила на арену, но Ипполита повернулась к ней так, словно только что увидела, и приветственно улыбнулась.

Она раскинула руки и заключила Диану в короткое объятие, как и подобало в такой ситуации. Диана проиграла. Если бы мать проявила слишком много тепла, это выглядело бы глупо и неуместно. Если бы она отреагировала на появление дочери слишком холодно, это могло быть расценено окружающими как неприятие со всеми вытекающими последствиями. Объятие было именно таким, каким ему следовало быть, ни больше ни меньше, и балансировало на грани клинка политики. Так почему же она почувствовала болезненный укол в сердце?

Диана знала свою роль. Она оставалась подле матери, пока головы победительниц украшали лавровыми венками, улыбалась и поздравляла участниц забега. Но холодное кольцо тревоги в животе, казалось, выпустило щупальца, которые с каждым мгновением сжимались все плотнее.