Игры будут идти весь день вплоть до самого вечера, когда в амфитеатре покажут новое представление. Диана надеялась, что успеет вернуться в пещеру задолго до этого, но с первого пира сбежать было невозможно. Длинные столы в садах перед ареной ломились от теплого хлеба, вареных каракатиц, зажаренных на огне кусков оленины и кувшинов с вином и кобыльим молоком.

Диана заставила себя взять немного риса и рыбы и теперь вяло ковыряла свежие медовые соты. Она обожала мед, но сейчас из-за тревоги кусок не лез ей в горло. Она поймала вопросительный взгляд Мейв с другого конца стола, но вынуждена была остаться рядом с матерью. Да и что, в конце концов, она могла сказать Мейв? «Я бы непременно выиграла, но вместо этого решила нарушить божественный закон»?

– В Понтии мы жарили ягнятину на вертеле, – заметила Тек, нацеливаясь на кусок оленины в тарелке. – Вот где мясо. Никакого сравнения с этой лежалой подошвой.

На острове не выращивали животных на убой. Если им требовалось мясо, его нужно было добыть. Это правило не исходило ни от богинь, ни от самого острова – это был закон, принятый Ипполитой. Она ценила любую жизнь. Тек ценила свой желудок.

Ипполита лишь рассмеялась.

– Если мясо для тебя недостаточно хорошо, пей вино.

Тек подняла бокал, и они чокнулись, а затем склонили друг к дружке головы, хихикая, как девчонки. Диана никогда не видела, чтобы кто-то другой вызывал у Ипполиты такой смех. Они сражались бок о бок в мире смертных, вместе правили, вместе спорили и вместе приняли решение отвернуться от мира людей. Они были prota adelfis, первыми амазонками Темискиры, сестрами во всем, кроме крови. Тек не ненавидела Ипполиту – Диана была уверена, что она просто не способна ее ненавидеть, – но она ненавидела ее поступок – создание Дианы. Ипполита вылепила жизнь из ничего. Ее усилиями на Темискире появилась девочка. Она создала амазонку подобно тому, как это делали боги.

Однажды, когда Диана была совсем маленькой, она проснулась в своей комнате во дворце и услышала, как они спорят. Она выскользнула из кровати на холодный мрамор и тихонько пробралась через залу во Двор Иоланты.

Это было сердце их дома: широкая терраса с изящными колоннами, с которой открывался вид на сады и город внизу. Дворец был полон вещиц, напоминавших о мире, в котором ее мать жила до появления на острове: золотая чаша, пустой черный килик, расписанный танцующими женщинами, войлочное седло – фрагменты, которые Диане никак не удавалось связать в цельную историю. Но во Дворе Иоланты секретов не было. Он тянулся вдоль всей западной стены дворца и был открыт с трех сторон, а потому всегда был наполнен солнечным светом и шумом садовых фонтанов. Сладкая, восковая плюмерия увивала колонны, а балюстраду украшали апельсиновые деревья в кадках, вокруг которых праздно кружили пчелы и колибри.

Чаще всего Диана с матерью обедали именно здесь, за длинным столом, на котором неизменно громоздились учебники Дианы, полупустые бокалы воды или вина, блюда с инжиром или букеты только что срезанных цветов. Здесь Ипполита приветствовала новых амазонок после того, как те прошли обряд очищения, и негромко, приятным голосом объясняла им правила острова.

Но рядом с Тек эта величественная, великодушная королева куда-то исчезала. Точно так же она переставала быть матерью, которую знала Диана; она становилась кем-то другим, кем-то необузданным и беспечным, кем-то, кто сидел в креслах вразвалку и похрюкивал от смеха.

В ту ночь Ипполита не смеялась. Она мерила террасу шагами, и шелк шафранно-желтого платья развевался у нее за спиной, словно боевой стяг.

– Она ребенок, Тек.