– Дочь Земли, – сказала Оракул. – Я жду твоего подношения.

Диана едва не отшатнулась, но усилием воли заставила себя остаться на месте. «Дочь Земли. Рожденная из глины». Оракул хотела ее оскорбить? Неважно. У Дианы к ней дело.

Она положила сумку на землю и, открыв зеленую эмалированную шкатулку, легко пробежала пальцами по ее содержимому. Нефритовый гребень, который Мейв подарила ей на прошлый день рождения; сердоликовая фигурка леопарда – маленький талисман, который она годами носила в кармане и гладила по выгнутой спинке на удачу; гобелен, изображающий планеты в том порядке, в каком они располагались в час ее рождения. Работа была грубая и полная ошибок. Они с Ипполитой ткали гобелен вместе, и Диана, которой всегда было мало времени, проведенного с матерью, по ночам выдергивала из полотна нити в надежде растянуть процесс навсегда. Она скользнула рукой по обивке шкатулки и сомкнула пальцы на нужном предмете.

Она посмотрела на ров. Никаких мостов на другую сторону Диана не видела, но просить подсказок не собиралась. Об Оракуле она слышала достаточно и знала, что, если ее жертва будет принята, она сможет задать три вопроса, и ни одним больше.

Она шагнула в воду. Она видела свои ноги, видела кожу, которая под водой казалась бледнее обычного, но ничего не чувствовала. Возможно, река была всего лишь иллюзией. Как только она коснулась гладкой поверхности каменного острова, гул голосов затих, словно она оказалась в эпицентре бури.

Диана вытянула вперед руку, стараясь, чтобы та не дрожала, – ей не хотелось трястись перед Оракулом – и раскрыла кулак, в котором был зажат железный наконечник стрелы длиной почти с ладонь, острый и покрытый темно-красными пятнами, которые в холодном свете факелов казались черными.

Сухой смех Оракула напоминал потрескивание костра.

– Ты предлагаешь мне то, что ненавидишь?

Диана отпрянула от неожиданности и, словно пытаясь защитить наконечник, стиснула его и прижала к груди.

– Это неправда.

– Я говорю только правду. Возможно, ты просто не готова ее услышать.

Диана бросила взгляд на сумку, пытаясь сообразить, не предложить ли что-нибудь другое. Но Оракул продолжила:

– Нет, дочь Земли. Мне не нужны твои украшения и детские побрякушки. Я возьму стрелу, которая убила твою мать. Пусть ты и ненавидишь эту вещь, она важна для тебя. Кроме того, кровь королевы – это ценный дар.

Диана неуверенно вытянула руку снова. Оракул выхватила из ее ладони окровавленный наконечник. Лицо ее изменилось. Она снова стала Ипполитой, но на этот раз черные волосы были не заплетены и свободно лежали на плечах, а вместо шелка на ней была белая туника, вышитая золотыми нитями. Так она выглядела в день, когда Диана подслушала разговор двух амазонок и рыдала в конюшне, где Ипполита ее и нашла. «Они говорили, что я чудовище, – сказала она матери. – Они говорили, что я сделана из грязи». Ипполита вытерла ей слезы рукавом туники и в ту ночь подарила Диане наконечник стрелы.

Теперь Оракул голосом Ипполиты повторяла слова, которые та произнесла, сидя под лампой у постели Дианы: «В том, чтобы быть рожденной смертной, нет радости. Тебе необязательно испытывать горести человеческой жизни. Среди всех нас ты одна никогда не узнаешь, как мучительна бывает смерть».

Тогда слова матери были для Дианы загадкой, но она запомнила их навсегда и так и не смогла объяснить себе, почему наконечник для нее так важен. Он должен был стать предупреждением, напоминанием о том, как важно ценить подаренную ей жизнь. Но для Дианы он был нитью, которая связывала ее с большим миром – пусть и таким ужасным способом, как через кровь матери.

Оракул снова приняла облик постаревшей Тек. Она кинула наконечник в жаровню, и вверх брызнул фонтан оранжевых искр.