— Я есть хочу, — пожаловалась шёпотом.

— Там и перехватим кусочек, — он усмехнулся сдавленно, чуть сильнее сжал руку, и я ощутила его дрожь. Кусочек он перехватит, конечно… Набросится на меня прямо от дверей! Или, как вариант, я на него. Ох… Скорее бы! Затворницей я совсем одичала, даже не погладишь себя — девки вечно рядом…

Боярыни с Макарией во главе завели какую-то грустную песню, завыли тоскливо, а потом набежали девчонки, уволокли меня в другую комнату, затормошили, смеясь, скинули фату и принялись расплетать косу.

— Ой, а что вы делаете? — пыталась отбиться я, но Прошка схватила мои руки, затрясла, смеясь и плача одновременно:

— Ох, боярышня моя, косы твои женские плетём! Княгинюшка наша! Случилося, слава Господу, дождалися!

— Косы, косы… — проворчала я. — Кому нужны те косы, если всё равно сейчас в спальню…

— Показать надобно всему честному народу, что заплела косоньки…

Ох ты ж мать-перемать! Небось, им ещё и окровавленную простыню придётся предоставлять? С этим у нас точно будут проблемы, посему будем брать кровь из пальца… Эта мысль меня насмешила, но девки не оценили моё поведение, смотрели с укором. Я вытерла брызнувшие слёзы, притворившись, что плачу по ритуалу, и Прошка решила меня подбодрить:

— Ох, да не волнуйся, голубонька! Не обидит тебя, чай, муж! Ты уж его ублажи, не буянь, как привыкла!

— Ублажу, не сомневайся, — сдавленно хрюкнула я, старательно маскируя смешок под всхлип, пока горнишная крепила на моей голове рогатую шапочку с подвесками и жемчужными нитями, которые красиво разложили по плечам и груди.

С песнями и чуть ни с плясками меня вывели обратно к гостям, покружили по трапезной, обвели вокруг стола и вручили мужу. Стоян взял меня за руки, и я увидела на его лице румянец. Ну чисто тургеневская барышня! Волнуется! Успокаивать придётся… Может, ещё и откачивать…

А кушать-то хочется! И секса хочется! И выпить… И вообще, свадьба слишком затянулась, пора опробовать брачное ложе!

Но сначала нам пришлось обойти ещё раз стол, уже вместе, пока все гости развлекались тем, что швыряли в нас зерно горстями, снова пели непристойные частушки, желали молодому князю мужской силы и множество детишек, в идеале, штук десять…

Потом нас отвели в дальнюю комнату, больше похожую на сарай. Нет, серьёзно? Холодный сараюшко, где по углам были понатыканы пыльные мешки с ларями, без окон, без печки. Только кровать высокая, накрытая соболиными мехами, да свечка одинокая в плошке на сундуке. Там же и нехитрая снедь — хлеб, сыр, масло, куски мяса, кувшин и два кубка… Голодными не останемся. Только вот интересно — девки нас оставят когда-нибудь или свечку держать будут и советами помогать?

Я шикнула на Прошку:

— Ну, идите уже, а?

— Чекай, чекай…

Она самолично проверила подушки, покрывала, поправила свечку, ещё раз вернулась к подушкам, потом зашептала:

— Милая моя, голубонька… А как же оправдаешься с невинностью?

— Ой, иди ты уже за дверь! — я развернула девчонку к выходу и практически вытолкала вон, потом махнула остальным: — И вы, марш все! Давайте, быстрее!

Они выскочили с поклонами, притворили за собой дверь, а я выдохнула:

— Совсем уже…

Стоян подал голос:

— Янушка! Наконец-то, любая… Мы одни.

— Я думала, они никогда не уйдут, — пробурчала я, оборачиваясь.

Муж стоял у постели, сжимая руками пояс. Аж костяшки побелели. Подошла, еле сдерживая рвущееся дыхание, прижалась к нему:

— Неужели уже можно? Не оттолкнёшь, не скажешь, что грех?

Он не понял, что я смеюсь, серьёзно качнул головой, а руки обняли крепко, сжали мои плечи.