— Ты ещё тут выступать будешь! Сиди смирно!

И поймала изумлённый Фенечкин взгляд. Пожала плечами:

— Ничего страшного, просто яйцо…

А оно треснуло, звёздочками во все стороны зазмеилась скорлупа, послышалось шебуршание. Я замерла, опасаясь за свои сиськи. А из дырочки в яйце показался маленький клювик, окружённый мокрой реденькой шерстью, отломал деловито кусочек скорлупы, скрылся… Глянула на Фенечку — та тоже застыла с широко распахнутыми глазами.

— Мама, — прошептала я тихонечко, чтобы не слишком сильно дышать. А из дырочки протиснулась треугольная кошачья головка со смешными лысыми ушками, высунулись две трогательные лапки с полупрозрачными коготками и живо разломали скорлупу надвое.

— Мама, — пискнула я уже в страхе. Дрекавка поднялась на моей груди, чихнула, раззявив клювик, и отряхнулась по-собачьи. Мокрая шёрстка вмиг высохла, крохотные, ещё недоразвитые крылышки, в которых не хватало перьев, расправились в первый раз, и на меня уставились круглые совячьи глазки.

Как там принято говорить?

Я смотрю на тебя, ты глядишь на меня — искра, буря, безумие… Фенечка только беззвучно разевала рот, пытаясь заорать от страха, а я протянула руку и осторожно коснулась пальцами шерстки на голове малыша. Чистый шёлк, гладенький, мякенький… Погладила, шёпотом протянула:

— Ути-пути, кто тут у нас такой малюсенький…

Я даже не ожидала такой реакции. Дрекавка изловчилась, ухватила меня клювиком за палец, сжала совсем немножечко и заурчала. Клянусь всеми ёжиками мира, она урчала, как домашняя кошка!

— А кто это тут у нас делает кусь? — уже осмелев, я погладила малыша второй рукой. — Кусь-кусь! Ах ты, негодник! Так тебя и назову — Кусь!

Кусь ещё немножко подержался за мой палец, а потом решил прогуляться и разведать, в какой мир его принесло. Первым делом он нашёл и слопал скорлупу своего яйца, разломал её лапками на маленькие кусочки, потом слез к моим ногам, устроился на ляжке и принялся умываться, облизывая длинным язычком ладошки и протирая глазки и ушки. За этим занятием его и застала Прошка.

Мне даже интересно стало, как отреагирует девчонка на дрекавку, хищную и опасную, которая в подтверждение слухам о ней вскочила на все четыре лапы и, растопырив крылья, жутко и страшно зашипела. Это настолько мало походило на оглушающий визг её родителей, что я не выдержала и расхохоталась. Прошка с опаской глянула на меня и спросила вполголоса у Фенечки:

— Чегой-то боярышня веселится?

Я не поняла шутки. Не заметила мелкого хищника? Нет, только не Прошка. Она бы уже вопила на весь амбар! Фенечка только ткнула пальцем в меня и для верности потыкала ещё пару раз. Прошка обернулась и пожала плечами:

— Ну, чего? Не понимаю я вас.

— Кусь, — позвала я тихонько зверька, начиная смутно понимать кое-что. Надо проверить… Дрекавка обернулась на мой голос, опустила крылья и начала карабкаться, цепляясь коготками за ткань рубахи. Добравшись до лица, осторожно обнюхала его — как она могла нюхать клювом, я так и не поняла — а потом приластилась, толкнув головой в щёку.

Тяжёлый стук и звон заставили меня вздрогнуть. Прошка грохнулась в обморок, выронив посуду с киселём.

Опущу, пожалуй, рассказ о том, как мы приводили девчонку в чувство, как уговаривали не бояться Куся, как я наотрез отказалась скормить его борзым на псарне, как дрекавка знакомилась с Прошкой… Но по прошествии некоторого времени, когда солнце уже стояло высоко в зените, хрупкий мир был установлен. А потом я начала следственный эксперимент.

В столовой, когда княгиня пыталась влезть в мою голову, я испугалась, что она прочтёт мысли.