|
Сколько знакомых и выпивают, и денег в семью не приносят. А сколько незнакомых. И так продолжается годами, и жены с ними не разводятся. Костерят на чем свет стоит, но терпят, чтобы сохранить семью. А они жили душа в душу, и любили друг друга, и уважали, и вот все это пошло насмарку. «Не может быть, — думал Серега. — Это просто недоразумение». Но вдруг до него дошло, что Антонина не пугает его, а действительно намерена с ним разойтись, и ему стало страшно. Он поднялся и подошел к окну. За окном были голые ветки все в каплях, как в слезах. «Вот и все, — подумал Серега. — Надо уходить. Именно потому, что любил, именно потому, что уважал, прощения не будет». И вдруг он услышал странный тоненький звук. Он то прерывался, то опять появлялся. Серега повернулся и увидел, что Антонина воет, уткнувшись в подушку. Не плачет, а воет по-звериному, монотонно и заунывно. Он кинулся к ней и попытался отнять ее лицо от подушки, но она так крепко вцепилась в нее руками, что это оказалось невозможно. Он тормошил ее вместе с подушкой, но она продолжала выть. Тогда он прижал ее к себе крепко-крепко и заговорил шепотом: «Тоня, милая, не надо, Тонечка, пожалуйста, не надо…» Она отпустила подушку и разревелась как какая-нибудь девчонка, приговаривая тоже по-девчоночьи:
— Да, тебе что… Ты уехал, и все. А хозяйка у нас керосинку отобрала, говорит, для снохи, а сама в чулан поставила. — Да куплю я тебе керосинку, — сказал Серега, поглаживая жену по спине и часто моргая глазами. — Сто керосинок куплю. Двести, если надо… На следующий день Серега пошел в контору, чтобы переговорить с директором, но там ему сказали, что директор уехал в район и будет только после обеда. Во дворе конторы под пожарным щитом с огнетушителем и лопатой сидел плотник Матвей Хренков и мусолил во рту папиросу. — Здорово, отец, — сказал Серега, подсаживаясь к нему, чтобы закурить. — Ты чего здесь? — Спросить насчет фуганка. Может, видел, в Москве такой фуганок продается, электрический. Так я думаю, нельзя ли его мне через совхоз выписать. — Ты же в совхозе не работаешь. — Ну так что? А много ли у нас плотников? Если хочешь знать — я один на всю округу плотничаю. Ко мне что ни день — откуда-нибудь приезжают. Кому пол настелить, кому рамы врезать — все к Хренкову идут. А между прочим, эти люди в совхозе работают. Стало быть, и я тружусь на совхоз. — Выходит так, — согласился Серега. — Если плотников больше нет, то нужно на тебя этот фуганок выписать. — Нет плотников, — как будто даже обрадовался Хренков. — Кто это дело знал, тот уехал на заработки. А молодые, вроде тебя, не интересуются. Кому охота горбатиться, топором махать, если те же деньги можно заработать за баранкой. До того дошло, что дома ставить чужих стали подряжать. Вот этим летом чеченцы у нас промышляли. Два дома построили. Ничего, аккуратно сработали, только наши все одно лучше умели. Ты, как надумаешь строиться, чужих не приглашай, а позови Буянова, Коновницына Сашку, калинниковского Потапа. Я, если жив буду, сам покажу им, как нужно делать, чтобы дом сто лет стоял. Ты когда собираешься строиться? — Не знаю, — пожал плечами Серега. — Денег нет. — Вот те на, а еще механизатор. Куда ж ты их деваешь, деньги-то? Небось закладываешь? — спросил Хренков как-то очень сочувственно. — Случается, — сказал Серега. Он вдруг почувствовал желание рассказать этому малознакомому человеку обо всем, что тяготило его в последнее время. И Хренков это как будто понял и сказал, вроде бы поощряя Серегу к дальнейшему разговору: — Не дело это. |
