— Бульник, что ли?

— Может, и так, только побольше…

— Так ведь этих бульников на речке, у моста, дополна, — обрадовался мальчуган.

Геннадий завел свой ЗИЛ и повез всех к мосту. Там, на быстрине, действительно, было полным-полно валунов разного калибра. Пиккус выбрал несколько средних и приказал Генке и Федору Христофоровичу погрузить их в кузов. Они промокли до нитки, продрогли, пока выковыривали камни со дна реки и волокли их к машине, но с заданием справились. Васятка все время вертелся у них под ногами, так что Геннадию пришлось пару раз даже прикрикнуть на него.

— Надо же, дом, как машину, поднимают, — восхищался мальчишка, когда Пиккус подсунул домкрат под дом и велел Геннадию качать.

Это и впрямь было забавно. Все соседи собрались смотреть, как Эйно и старый полковник курочат столетний чупровский дом. Кто посмеивался, кто качал головой, дескать, чудаки да и только, а кто и плечами пожимал, мол, зря затеяли, все равно толку не будет, это как новый кафтан со старыми дырами. Но Пиккус держался уверенно, и Геннадий старался на совесть. Ему было любопытно, что из этого выйдет.

А вышло все, как задумал эстонец. Когда дом выровнялся, он подложил под угол камни и вынул домкрат. Зеваки были разочарованы: ничего не обвалилось, не треснуло, не рухнуло. Они еще немного постояли и разошлись по домам. А неутомимый Пиккус стал мастерить возле крыльца нечто вроде верстака или козел. Геннадий хотел было ему помочь, но тут пришла Степанида и позвала сына, а заодно и внука обедать.

— Ты, Генаша, не больно на них ломайся, — сказала старуха, когда они сели за стол. — Люди скажут, обвели Чупровы старого человека вокруг пальца, развалюху ему всучили, а теперь к нему подмазываются, чтобы деньги назад не потребовал.

— С каких это пор, мать, тебя интересует, что там кто скажет, — усмехнулся Генка. — Прежде ты всегда своим умом жила.

— Вот и дожила до того, что всяк, кому не лень, куском да углом попрекает.

— Скажешь тоже, мать… У кого язык повернется попрекнуть тебя.

— Язык, он без костей. Мне не привыкать — какая старуха не в тягость. А вот за тебя сердечко болит. Все-то у тебя мараным наверх получается. Подумай, Геннадий, кабы тебе боком не вылезло твое гулянье. Подумай.

— Ладно, маманя, уговорила, — попытался перевести разговор на шуточный лад Генка.

Но Степанида не знала и знать не хотела шуток. Она открыла гардероб, выдвинула ящик, достала из-под белья пачку червонцев и положила ее на стол перед Генкой.

— Вот, Гена, положи на книжку. Это твои… За дом. Пригодится на черный день.

Генка глянул на пачку, но не притронулся к ней.

— На кой они мне? Не требуется… Возьми себе.

— Деньги твои по закону. Мне они не нужны, я старая…

— Брату отдай. Ему нужнее.

— Деньги твои — ты и отдай, — отрезала Степанида.

Она взяла пачку со стола и засунула ее в карман Генкиной телогрейки, дескать, знать ничего не знаю, бери и все тут.

С этими самыми деньгами он и поехал в мастерские. Подкатил к воротам и с ходу просигналил три раза. Так он всегда приветствовал брата, когда видел где-нибудь его трактор.

Николай не спеша подошел к машине, сплюнул под колеса окурок:

— Здорово, братан. У тебя патрубок метра на полтора найдется?

— Вечером привезу. И вот еще что… — Генка замялся, достал из кармана деньги и протянул их Николаю. — Возьми эти башли себе… Купи там чего нужно Ваське, Клавдии…

— Перебьется Клавдия, — сказал Николай и заложил руки за спину, чтобы ненароком не взять денег, — а тебе жениться нужно, хозяйством обрастать.