И это значило — только бы никто ему не помешал. И одно временно — только бы ему кто-нибудь помешал.
Но вот Жека вернулся, и все сразу стало на свои места. Они сгребли сено в дальний угол. Жека брызнул на него керосином и уже достал спичку, чтобы поджечь, но вдруг в проеме, ведущем на чердак, появилась голова его матери.
— Вы что здесь делаете? — строго спросила она.
И, не получив ответа, она поспешила подняться. Спичка в руках Жеки и сено, облитое керосином, были красноречивее любых слов.
— Так, — сказала Тамара как будто Жеке, но на самом деле Васятке. — Ты решил поджечь дачу. А ты знаешь, что это подсудное дело? Тому, кто устраивает поджоги, место в колонии.
Васятка рванулся к проему, но Тамара успела поймать его за ворот рубахи, так, что пуговицы спереди отлетели.
— Нет, голубчик, не уйдешь. Сейчас мы пойдем в отделение милиции.
Васятка не хотел в милицию. Он так вырывался, как будто не знал, что в Синюхино нет никакого отделения, а есть участковый, и тот живет аж в Красновидове. Когда Тамара стаскивала его по лестнице вниз, он попытался укусить ее за руку, но она больно ударила его по губам. И тут он заплакал, не столько от боли, сколько от обиды и ненависти.
— Гады, — закричал он прямо в лицо своей обидчице, позабыв о том, что он «разведчик и мститель». — Понаехали сюда… Едьте отсюда… Все одно мы вас выдубим…
— Так, — сказала Тамара. — Значит, тебя кто-то научил поджечь дом. Ну что ж, и это выяснится в милиции. — И закричала в открытую дверь: — Глеб! Одевайся, нужно отвезти в милицию эту шпану.
Глеб выскочил на крыльцо, засовывая рубашку в брюки. Спросонья он не мог понять, что происходит.
— Вот этого змееныша кто-то научил поджечь наш дом, — объясняла ему Тамара, едва удерживая вырывающегося Васятку. — Я, можно сказать, поймала его за руку. Садись в машину, поедем искать милицию…
— Постой, постой, — сказал Глеб. — Надо разобраться. А вдруг это просто детская шалость?
— Он сказал, что они все равно нас спалят. Это целая банда. Сейчас же едем в милицию, — настаивала Тамара.
И туго пришлось бы бедному поджигателю, если бы не вмешательство Федора Христофоровича. Васяткино счастье, что он пришел из магазина прежде, чем Глеб завел свою машину.
— Постойте, — сказал Федор Христофорович, выслушав обвинение Тамары. — Я знаю этого мальчика. Он помогал… Это недоразумение. Нельзя так сразу — в милицию…
— Вот и я думаю, — сказал Глеб, — что сначала надо сообщить его родителям.
— Да что разговаривать с бандитами, — протестовала Тамара, но Федор Христофорович все же убедил ее никуда не ехать.
Васятку отпустили подобру-поздорову, строго-настрого запретив ему даже близко подходить к дому, а Жеке — дружить с кем-либо из местных ребят. Но Васятка не радовался своему счастливому избавлению, после него он еще больше возненавидел «дачников» и про себя решил, что при первом удобном случае отомстит им за все.
Из всех Чупровых, пожалуй, только Геннадий никак не переживал утрату своей недвижимости. С тех пор, как он вдруг разглядел Светку Рябыкину, его как будто кто поставил на рельсы и подтолкнул сзади. И вот он, несется невесть куда и не знает, хорошо это или плохо. Но если бы даже знал, что плохо, все равно ничего не смог бы поделать. Временами все происходящее с ним самим казалось ему увиденным из окна машины. Он смотрел на себя со стороны и диву давался. Вроде бы взрослый мужик, а ведет себя как пацан. Вот уже месяц каждый день ходит на свидания, как на работу, и хоть бы что ему обломилось. |