И тогда, решив, что наступил его черед, взял слово Василий Спиридонович. По тому, как он прокашлялся, как разгладил короткие зеленовато-седые усы, я определил, что рассказ будет с лирическими отступлениями и размышлениями, которые я особенно любил.

— Вот вы говорите «девичья гордость», — посмотрел он на меня, словно именно я начал этот спор. — Не знаю… Может быть, правильнее речь вести просто о человеческой гордости, а может быть, и есть она — гордость девичья… Во всяком случае, я понимаю ее как самоуважение девушки, как умение ее держать себя с достоинством, сдержанно, не давать себя в обиду… Та гордость, что не разрешает, скажем, вешаться на шею, даже если человек тебе очень нравится… Если позволите, я расскажу вам одну невыдуманную историю. Так сказать, проиллюстрирую наш разговор.

Василий Спиридонович нацелился на меня седыми кустистыми бровями и продолжал:

— Среди многочисленных моих учеников было двое; Леночка Сапухина и Николай Рязанов. К моменту окончания средней школы Леночка превратилась в стройную красавицу со смоляными бровями, с милой, вдруг вспыхивающей улыбкой…

Что-то было в этой девушке такое, что не разрешало ребятам сказать при ней грубое слово, двусмысленность. Просто никто не мог бы себе представить подобной вольности. И когда еще в девятом классе один наш ловелас в шутку попытался обнять ее, она поглядела на него спокойно, но так, что он залепетал несусветное и отступил на совершенно неподготовленные позиции.

Она вовсе не была гордячкой, недотрогой или маменькиной дочкой. Леночка умела и дружить, и шумно повеселиться, была участницей всех школьных комсомольских дел. Но, понимаете, ее никогда не покидало драгоценное чувство человеческого достоинства. Я бы сказал, она крепко дорожила своей честью и даже в малом не давала себя в обиду.

К выпускному вечеру выяснилось, что Лена из всех ребят отдает предпочтение Николаю Рязанову.

Был Рязанов приметным парнем — спортсмен, артист школьного драмкружка, мотоциклист. Из себя видный: высокий, с каштановым чубом, серыми самоуверенными глазами. Все у него спорилось, и если близких друзей он не имел, то в приятелях у него полшколы ходило. Я бы не сказал, что было в нем хвастливое фазанье чванство, нет, но щегольнуть парень любил: шелковой маечкой, складкой брюк, лихим подъездом к школе на мотоцикле — знай, мол, наших!

Лена, окончив после школы курсы медсестер, стала работать в районной больнице, а Николай, тоже после курсов, — слесарем в эм-тэ-эс. Встречи их продолжались, а отношения, по моим наблюдениям, приобрели еще большую серьезность.

Но вот пришел срок Николаю идти в армию. Ну-с, прощание, расставание, клятвы верности, сердечный договор о том, что, когда Николай отслужит и вернется, они поженятся. Уехал.

В глазах Лены появился устойчивый суховатый блеск — свидетельство решимости ждать любимого, сколько бы ни понадобилось.

Переписка была сначала бурной, письма лились широким потоком, одно письмо нежнее другого. Потом струя стала тоньше, прерывистей и наконец совсем иссякла. А на третьем году разлуки Лена получила письмо; «Не сердись на меня, я женился, а ты свободна от своего слова».

Девушка очень тяжело пережила эту весть. За два года разлуки она ни с кем, кто пытался ухаживать за ней, а таких было немало, даже в кино не ходила. Все с подружками. Колю своего ждала. И даже Андрея Ступакова, что с полгода как демобилизовался, мягко отвергла, хотя был он ей симпатичен.