Все‑таки реакция пока еще не подводила меня: я мгновенно понял, что сейчас этот урод выстрелит; понял не потому, что видел по гримасе, как мои слова его разозлили, понял как боксер, следя за его ногами: Хлеборез перенес тяжесть тела на опорную ногу, чтобы стрелять наверняка, чтобы держать отдачу, которая у ТТ довольно‑таки приличная... И, чувствуя горячий ветер пролетевшей рядом с моим ухом пули, я, не дожидаясь, когда он выстрелит во второй раз, отклонился в сторону, шагнул, словно упал, вперед и резким коротким тычком ботинка выбил ему коленную чашечку. Хлеборез накренился вбок, и я, взвившись, тыльной стороной правой ладони нанес ему удар в переносицу, одновременно перехватывая левой рукой его ТТ. Боцман из‑за моей спины рванулся к тем троим, что стояли у «патрола», а Муха и Боцман рванули ко второй машине, из которой вдруг посыпались бородатые. Вот тут и сгодился ТТ – рука сама знала, что ей делать, и я навскидку снял одного из троих у «патрола» – тот уже достал из‑под полы куртки короткоствольный автомат, готовясь срезать нас с Боцманом. А когда Хлеборез потянулся за своим хваленым кинжалом, я без сожаления перебил ему рукояткой ТТ хребет у основания черепа. Хлеборез ткнулся лицом в землю. Боцман, сбив с ног прямым ударом в переносицу первого кавказца, бросил во второго свой ножичек, и он вонзился ему прямо в глазницу. За моей спиной раздался одиночный выстрел; я оглянулся и увидел, что это Артист уложил одного из чеченцев у второй машины...

Через пару минут все было кончено. Я подошел к своей тачке и осмотрел ее. Там все было в порядке, даже наши спальники лежали в багажном отделении – о лучшем и мечтать не надо было...

Мы повязали тех «чехов», что остались в живых – как‑никак материал для следователей. Пусть здешние силовики разбираются, как это у них под самым носом развернулась чеченская мафия, чуть не подмявшая под себя все Поволжье...

На двух машинах мы отправились в центр города. Заехали в УВД, попрощались с Мальцевым и его сотрудниками. Сдали чеченцев, оставили свои показания... Правда, мальцевское начальство собиралось нас придержать до окончания расследования, взять с нас подписку о невыезде, но привезенная Голубковым грамота Совета безопасности сослужила свою службу и здесь: как‑никак мы не просто сводили счеты, а выполняли задание чуть ли не самого президента... Все, больше нас ничто не держало в этом городе. Пора было и домой...

Но Боцман предложил всем нам отправиться к Волге.

– Зачем? – удивился Муха. – Купаться вроде бы еще рановато...

– К речникам надо заглянуть... – пояснил Митя, – рыбки бы у них достать. А то неловко с пустыми руками домой возвращаться – мы же все‑таки, если помните, на рыбалке были...

* * *

Рыбу, которую я тогда привез домой, мы с Олей закоптили и потом долго еще угощали ею односельчан. Моя ненаглядная женушка попыталась несколько раз завести разговор о том, почему к нам в Затопино приезжали какие‑то странные следователи, но я всякий раз уходил от ответа, отговариваясь тем, что это было простым недоразумением.

* * *

Свечи, которые я после возвращения поставил по традиции в нашем маленьком храме в Спас‑Заулке, обычного умиротворения мне, как ни странно, не принесли. Я стоял перед алтарем, глядя на лик Пресвятой Девы, Николая Угодника, на святого Георгия Победоносца, на удивительный лик Спасителя, видел, как трепещут в стенах храма огоньки зажженных мною свечей – пять во здравие и две за упокой душ ушедших от нас боевых товарищей, – и не мог понять по облику наших небесных заступников и радетелей, одобряют они меня в этот раз? Презирают? Уж слишком странной и запутанной была вся эта история с нашей неудавшейся волжской рыбалкой. И дело даже не в том, что в конечном счете никаких виновных в пропаже контейнера с бактериологическим оружием, кроме чеченцев, не отыскалось – нет, больше всего мою душу смущало то, что мы чуть было не сложили головы от рук своих же, от таких же спецназовцев, как и мы сами.