Я обеспечен всем необходимым так здорово, что в голову начинают лезть дурные сомнения: может быть Рябов хочет, чтобы его непосредственный руководитель здесь встретил Новый год? Хорошо еще, если христианский, у иудеев год начинается в сентябре, так что, в крайнем случае, всего каких-то одиннадцать месяцев осталось. Напрасно, что ли, Рябов рассказывал о сроке, который отбыл на острове Робинзон Крузо?

Единственный плюс моего пребывания неизвестно где — рыбалка. Неподалеку от палатки плещутся в гигантском садке щуки и окуни. Если серьезно, Рябов сказал, что пробуду я в этих первобытных, хотя и не общинных условиях, не больше недели, так что вполне смогу порадовать своих сотрудников собственноручно пойманной рыбой. Что правда — то правда, я даже десятикилограммовую щуку взял. Небольшая блесенка «Мепс» привязана непосредственно к леске, без металлического поводка, чтобы приманка лучше играла. Щука взяла блесну уголком пасти, иначе вряд ли мне бы удалось извлечь из реки этот трофей. И хотя спиннинг «Дайва» угрожающе изгибался, а катушка «Митчел» сдавала леску при сильных рывках хищника, я все-таки выволок ее на берег. А потом почему-то подумал, что за мной идет охота, как за этой щукой. Только вот глотать сомнительные приманки мне почему-то не хочется.

Словом, отдыхаю, бездельничаю, на блесну щук-окуней таскаю — и удачно. А то как ведь бывает, зря, что ли, поэт Аполлон Николаевич Майков писал: «…Тащу — леса в воде описывает круг, уже зияет пасть зубастая — и вдруг…». Вот этого вдруг мне не нужно, леска у меня — самый настоящий «Титан», Майков о такой мечтать не мог. И поэта я вспомнил не случайно, потому что не так давно купил превосходную работу Крамского. На холсте изображен человек в челноке, заведенном в камыши, внимательно следящий за поплавком. Студент через пару дней поведал мне, что рыбачок этот — поэт Майков, а также традиционно бестактно пытался выяснить, откуда взялось это полотно, которое, по его сведениям, хранится в Государственном литературном музее. Я, конечно, и без Студента догадался кое о чем. Например, какой настоящий рыбак отправится удить в светлом пальто и стетсоновской шляпе? Это было для меня главным вопросом. А что касается музеев, то тут я специалист поглавнее Студента.

Вот недавно погорели сотрудники Центрального государственного архива Октябрьской революции. Крали подряд все, что должны оберегать. Я-то раньше думал, в этом революционном архиве, кроме записных книжек Луначарского, можно только портянками Буденного разжиться. Разве Екатерина Вторая или Кутузов ковали Великий Октябрь? Нет. Может быть поэтому сотрудники революционного музея и повытаскивали из архивов их письма, вместе с отчетами комиссии, допрашивавшей декабристов, чтобы восстановить историческую правду. Или потому что искренне считали — бумагам проклятых царедворцев не место рядом с письмами революционера Баранова, требовавшего от жены поскорее прислать за решетку стамбульского табаку и чаю, непременно от фирмы Шустова. Вот эти хранители подлинных революционных сокровищ и украли малоценные экспонаты. Но, к их оправданию, главных реликвий музея не тронули. И, конечно же, придурки музейные решили бумаги старинные не на родине продать, а исключительно за границу. Так если каждый будет только на зарубежный рынок работать, что, я один должен о внутреннем думать?

Хотя я трудолюбиво обеспечивал хорошими вещами своих заграничных партнеров еще в те времена, когда эти музейщики считали: письмам Екатерины — цена три копейки согласно описи в базарный день. Вот дурачье, на таможню прицелилось. Да я знаю, кто в той же Москве им за эти письма заплатил бы побольше баксов, чем любая заграница. Потому что информация — это основа основ бизнеса, тем более такого, как у меня.