С этими словами медленно трогаю с места. С товарищем Ставраки, кстати, я не знаком, просто знаю, что он занимает должность начальника городской автоинспекции. Смотрю в зеркало: инспектор провожает меня взглядом и идет занимать свое место за светофором. Ничего, на ком-то другом отыграется. Да, как говорил один из авторов усопшего КВНа, это не беда, что в колхозе работать некому, зато есть кому охранять порядок.

Барановский встретил меня радостно: видимо, сорвал хороший куш и просто не в силах скрыть настроение.

— Можно подумать, что ты выиграл «Волгу» по лотерейному билету, — пытаюсь настроить на деловой лад Кима.

— Ее скорее в преферанс выиграешь, чем в лотерею, — открывает мне глаза на истину Барановский. — «Волга» — не «Волга», а пару стволов — тоже деньги.

— Я счастлив за тебя, но ты не забыл в радостях о нашем деле?

— Пока ничего. Я особенно не выспрашиваю, так вокруг да около, но мимо. А чего ты волнуешься, всплывает так всплывает.

Временная удача может ослепить человека. Даже такая крупная — двести рублей, с ума сойти! И тогда он непременно чувствует себя самым хитрым, умным и фарфоровым, но это еще ничего. Когда такой деловой начинает раздавать советы, его сразу нужно окунуть в реально существующую обстановку.

— А ты не допускаешь мысли, что у нас могут быть конкуренты? — с деланной злостью шиплю я на него. — Тогда прощай дело, а оно выгодное. Или бабки тебе уже лишними кажутся.

Сказано сильно. Лишним Барановскому может показаться, что угодно, но только не деньги. Помню, он дошел до того, что декларировал: с деньгами и в зоне хорошо, хотя в тюрьме не сидел и вряд ли мечтает там побывать.

— А что, еще кто-то ищет?

— Слушай, все хочу спросить: у тебя мозги есть?

— Спроси себя, — не обижается Барановский, — а за меня не переживай.

— Может, ты хочешь слететь? Давай тогда разбежимся. До следующего раза.

Так и разбежимся. Разойтись в разные стороны означает, что Ким должен вернуть мне деньги, а вот их, несмотря на сорванный куш, у него явно нет. Барановский давно уяснил нехитрую формулу: деньги рождают деньги, и старается от нее не отступать.

— Ну что ты волнуешься, — успокаивает меня Ким. — Все будет о‘кэй. Что ты меня не знаешь?

Знаю, Ким, знаю. И поэтому подставляю вместо себя на тот случай, если не установленное следствием лицо станет обижаться на того, кто захочет просто посмотреть на его сокровища. Подставляю на всякий случай, скорее по привычке, потому что я уже догадываюсь, где находятся похищенные туалетных дел мастером полотна, доски, миниатюры. И самое главное, понимаю, кому понадобился портрет работы Тропинина.

— Конечно, знаю, — важно произношу именно ту фразу, которую ожидает услышать Ким, и неожиданно для самого себя добавляю, — ну кто тебя не знает, такую светлую личность. Окончательно засветиться не боишься? На спекуляции всякой дрянью, помеченной твердыми государственными ценами, горело немало людей. Не пора бы остепениться? Антиквар хотя реже, но дает более солидный доход, а главное — безопасный, и спекулянтом никто не назовет.

— Ты, наверное, думаешь, что я очень стесняюсь этого? — спросил Барановский, вытирая замусоленным платком короткие толстые пальцы. — Вовсе нет. Потому что в основе каждого предприятия лежит извлечение прибыли. Если эту прибыль извлекает государство — это в порядке вещей, а если я — то уже спекуляция.

— Не пори чушь, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— А я говорю, что думаю. Если закажешь в государственном магазине что-нибудь с доставкой на дом — ты платишь за услугу, кроме номинальной стоимости товара.