— Он предупреждал накануне, что задержится? Может быть, звонил?

— Нет. Нет! Ничего подобного! А вы думаете, что…

— Дайте, пожалуйста, его домашний адрес, — попросил Володя Яковлев.

— Водопроводный проезд, дом четырнадцать, корпус один, подъезд тоже один, квартира двадцать два.

«Невесело, должно быть, обитать в Водопроводном проезде, — философски отметил Володя. — Хуже — только в Канализационном тупике…»

Опер Яковлев с тоской уставился за окно, где серой унылой стеной стоял не подобающий середине ноября дождь: для Водопроводного проезда погодка самая что ни на есть подходящая! Мысль о том, что придется покидать кабинет, вселяла недовольство судьбой… Нет, не то чтобы Яковлев ненавидел дожди: Володя солидаризировался с англичанами, считающими, что нет плохой погоды, есть плохая одежда. Настоящую проблему представляла не погода, а зонт. Этим дивным зонтом Володю облагодетельствовала матушка, купившая его за сто рублей на какой-то распродаже. «Носи, Володенька, вещь фирменная, крепкая…» В сложенном виде предмет коварно прикидывался обычным черным мужским зонтом, но стоило его раскрыть, отец и сын Яковлевы конфузливо хихикнули: на просвете полупрозрачного купола проступили очертания причудливых звезд, кругов и цифр. Выбирать не приходилось по той причине, что предыдущий Володин зонт переломал спицы в неравной битве с июльским ливнем, и Володя принял подарок, дав себе слово как можно скорее купить что-то более пристойное. Но, подобно большинству нормальных мужчин, Володя терпеть не мог делать покупки, и как-то так получалось, что каждый очередной дождь, случающийся, как известно, не по расписанию, заставал его с прежним зонтом, и вот как вышло, что опер Яковлев развеселил сослуживцев, прыгая через лужи к служебной машине под куполом из звезд и цифр, словно Гарри Поттер.

Предназначенная на снос пятиэтажка с унылым желтоватым фасадом, по которому стекали струи косого дождя, напоминающие потоки мочи, не имела лифта.

— У меня ноги не казенные, — пожаловался жирноватый, тяжело дышащий судмедэксперт из следственной бригады, которую готовый к худшему Володя потащил за собой. — После такого марш-броска непременно начнется тромбоз…

— Стыдись, Валера, — ответил ему неунывающий опер Прокофьев, — где твой трудовой энтузиазм? Еще один этаж, и мы у цели.

Яковлев, опережая их на целый лестничный пролет, взлетел по лестнице, вспугнув старушку в платочке, которая высунулась было на лестничную площадку, однако, задетая по лицу рукавом развевающегося пальто Володи, панически выставила перед собой, как щит, помойное ведро. Бегло извинившись, Володя подумал, что соседям предстоят еще немалые волнения, если придется ломать дверь, производя скрежет, грохот и нецензурные слова. Дверь ломать не пришлось: она, незапертая, приоткрывалась недвусмысленно и очевидно. Осторожно, чтобы не стереть возможные пальцевые отпечатки, Володя вступил в полутемную прихожую с запахом старых затхлых пальто, на полосатый коврик. Обои со следами кошачьих когтей. Черные осенние ботинки на коврике свидетельствуют о том, что хозяин из квартиры не выходил, если только не был любителем ноябрьских прогулок в тапочках.

— Радий Кузьмич! — позвал Володя, рассчитывая услышать хотя бы стон, но не услышал ничего, кроме громкого журчания воды в трубах. И когда он вошел в комнату, которую в однокомнатной квартире просто нельзя было пропустить, он увидел, что его миссия пока закончена и дальше в игру вступает судмедэксперт. Потому что живой человек не может лежать лицом вниз на твердом паркете, в расплывшейся под его торсом луже крови, которая уже почернела и загустела, как деготь.

В общем, даже данные судмедэкспертизы не могли ничего сказать о мотивах убийства.