Однажды бесцельные блуждания привели ее к метро «Цветной бульвар». Медлительно двигаясь от него в направлении проспекта Мира, Валентина обратила внимание на не исследованную пока в ее странствиях крутую горку по ту сторону Садового кольца: Зеленеющий склон горки приманчиво светился одуванчиками — дело было в мае, — а увенчивала ее старинная церковь с недавно, по-видимому, отреставрированным золотым куполом, придающим, как показалось, весеннему небу особенную синеву. Поодаль от церкви стоял симпатичный деревянный комик, приземистый на фоне окружающих его многоэтажных зданий, но такой радостно-желтый, точно одуванчик, сорванный ребенком, точно леденцовый петушок на палочке. И Валентина устремилась через порогу с оживленным движением к этому домику, еще но зная, так ли он хорош вблизи, как издали, и можно ни в него войти.

Войти, как оказалось, можно: в домике располагался музей Мещанской слободы — района между теперешними метро «Цветной бульвар», «Проспект Мира» и «Сухаревская». Музей, пустынный в это время дня, разочаровал Валентину. Подлинные предметы девятнадцатого века, вид Мещанской слободы в разные эпохи — все это ничего ей не говорило, было так чуждо, далеко! Экскурсовода, немолодую хрупкую женщину в ажурной белой шали, похожую на постаревшую тургеневскую девушку, все это музейное хозяйство явно увлекало, но восторг, с которым она показывала экспозицию случайной посетительнице, не заражал Валентину, а вселял в нее чувство вины. Зачем, спрашивается, она сюда заявилась, отвлекла от дела занятых людей? Бежать, немедленно! Однако прервать восторженную экскурсоводшу было все равно что ударить маленькую девочку по лицу, и Валентина послушно перемещалась вслед за белой шалью, наклоняясь к совершенно не трогающим ее экспонатам, подавляя зевоту и тяготясь.

— Присоединяйтесь к нам, — вдруг приветливо обратилась тургеневская престарелая барышня к кому-то за спиной Валентины, — а после я покажу вам часть экспозиции, которую вы еще не осматривали.

Валентина невольно обернулась: за ней, оказывается, стоял высокий длинноносый мужчина в деловом костюме серо-серебряного цвета. Волосы рыжеватые, как у нее, на макушке чуть потертые: еще не ранняя лысина, однако ощутимый намек на нее. Под глазами и на носу — веснушки. Валентина подивилась совпадению: надо же было случиться, чтобы в один день и час непопулярный музей, лежащий в стороне от туристических маршрутов, посетили двое рыжих!

— Прошу вас, не беспокойтесь. — Услышав это, Валентина сразу догадалась, что перед ней иностранец: не из-за акцента (никакого акцента у него нс было), а из-за книжного оборота «Прошу вас». Русские так не говорят… по крайней мере, в жизни Валентины никогда не. попадались русские ее возраста, которые бы так говорили. — Мне приятно созерцать вновь многие предметы, которые окружали меня в детстве.

Строение фразы тоже было какое-то нерусское, но Валентине это неожиданно понравилось. В том, как изъяснялся этот случайно встреченный человек, чувствовалось нечто открытое и беззащитное, словно, говоря о детстве, он на минуту превратился в ребенка.

— Моя прабабушка вывезла из России в эмиграцию такие в точности коробочки из-под конфет «Ландрин», полные швейных принадлежностей. Машинку «Зингер» она купила в Германии, откуда они с прадедушкой отправились в Америку, но мне всегда чудилось в очертаниях этой машинки что-то русское, особенно когда прабабушка шила в свете лампы, по вечерам… Простите, я некстати вас перебил. Продолжайте вести экскурсию, прошу вас, я больше не буду.

— Что вы! — всплеснула сухонькими ручками тургеневская женщина-экскурсовод. — Ведь это так интересно! Значит, вы сын русских эмигрантов в Америке?

— Не сын, а внук.