– Ты даже сейчас иногда заикаешься.

– Будешь тут, когда в тебя столько всего прилетает, – возмущенно выдал я. – Эти, вон, вообще чуть башку не отбили. Надо же так ударить, меня полоскало три дня.

– Ладно, я уже обматерил партизан и их усердие. Они на рывок шли, не злись на них.

– Да все я понимаю. Обидно просто. Юрич, на мне уже клеймо ставить некуда, – поплакался я, но сменил тему сам: – Задача-то какая?

– Просто добыча сведений, любых, что посчитаешь важными. Даже информация о количестве и роде войск, что рядом с тобой, и то важно. Нужно, чтобы ты как можно дольше там служил. Правда, был бы ты там в какой-нибудь нестроевой должности, нам было бы спокойнее, мало ли куда тебя могут послать. Но и так нужно держаться столько, сколько сможешь. Там ведь железная дорога проходит, так?

– Это в том селе, где штаб дивизии? – увидев кивок, продолжил: – Да.

– Вот. Какие эшелоны, сколько. Какие части проходят мимо. Связь через этот отряд. У них есть люди во всех деревнях поблизости от твоего места службы, договоритесь, как передавать.

– Вот на этом и спалимся! Всегда найдется какая-нибудь гнида. Чем больше посредников, тем хуже. Надо как-то минимизировать общение с партизанами. Точнее, лучше бы вообще никто из них так и не узнал бы, кто я в реальности. Возьмут кого за жопу, сдаст, и будет нам кисло. Ладно, если меня просто грохнут, так могут заставить работать на них. Даже сейчас, если кто-то из партизан попадется, наверняка на допросе сольет данные о том, что в отряде был немец, но его отпустили…

– Ты разве такое допускаешь – работать на немцев? – насупился Левитин.

– А вот сами-то как думаете, товарищ старший майор? Если б я проявил усердие и свернул себе головенку в первый же раз, когда попался немцам, что бы было? Умер бы господин Кох, там, в Кенигсберге? – Юрьевич молчал, даже взгляд отвел. – Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Нельзя заранее готовить себе могилу. Голову свернуть не сложно, или у фрицев пулю выпросить. А что дальше? Какая польза от этого людям, стране?

– Ты не зазнавайся тут, о стране он заботится. У нас есть кому о таком думать. Мы лишь выполняем приказы.

– Конечно, но по таким приказам в начале войны сколько расстреляли? А ведь люди могли пользу принести. Не спорю, есть гниды, но ведь не все же?

– Ладно. Что ты хочешь? – сдался Левитин.

– Из моих кто-нибудь остался? – спросил я с надеждой.

– Никого. Даже на тебя Валентине похоронку отправил, сам лично писал. Времени-то сколько прошло!

– Как дочка? – раньше не спрашивал, потому как разговор был о другом, а теперь можно.

– Растет. Я заглядываю раз в неделю. Кстати, ты так и не сказал, как вы все потерялись?

– Борт, Макс, Сережка и Борян погибли еще под Воронежем, практически там, где высадились. Далеко не ушли, ждали нас, задание, кстати, мы тогда выполнили, склад был уничтожен, да и фрицев мы покрошили немало…

– Узнали от партизан, это вы молодцы, вовремя. Наши там успели немного собраться, хоть сразу не отступили. А остальные?

– Валерку я отправил на прорыв с одним окруженцем, Матросовым, кажется. Вы бы объявили его в розыск по пехотным частям, может, куда прибился? А может, как окруженца… того, шлепнули уже не в меру ретивые особисты. Оставался один Олежка, мы вместе в госпитале лежали, только в разных палатах.