А единственным моим другом был Гоулди.
Я пришел на платформу без десяти минут шесть и расположился на южном конце. Мне хотелось, чтобы я бросался в глаза. Я стоял в углу и смотрел в сторону севера. Отсюда мне было видно других людей, находящихся на платформе. Пассажиры на противоположной платформе, которые намеревались сесть в электропоезд, следующий в южном направлении, тоже были как ладони.
Видеть-то я их видел, а вот хорошенько разглядеть — и, возможно, узнать кого-нибудь из них — мне было бы сложно. В Чикаго свирепствовала зима, а потому народ одевался соответствующим образом: зимние шапки, шарфы, теплые куртки, застегнутые до подбородка, — и это лишало меня возможности детально рассмотреть то или иное лицо. Освещение на станции было довольно хорошим, но видеть сквозь одежду не дано никому.
Гоулди не собирался приходить сюда сам. Сказал, что пришлет помощника. Сообщил, что я с этим парнем не знаком и что это будет высокий афроамериканец в пальто верблюжьего цвета.
Без пяти шесть прибыл электропоезд, следующий в сторону юга, и с громким шипением остановился. Все, кто стоял на противоположной платформе, должны были в него сесть. Оставаться на платформе не было никакого резона, не так ли? Единственный смысл стоять на платформе метро в том и заключается, чтобы дождаться электропоезда и сесть в него.
Когда двери электрички открылись, одни пассажиры вышли, и другие, ожидавшие на платформе, вошли. По крайней мере, мне так показалось. Людей было довольно много, и разглядеть, что делает каждый из них, мне мешал находящийся между мною и пассажирами поезд.
Когда он, зашипев и как бы тяжело выдохнув, снова пришел в движение и уехал, я окинул взглядом противоположную платформу. Почти все находившиеся на ней люди двигались по направлению к выходу.
Почти все.
Один человек задержался на платформе. Он был одет в коричневую спортивную вязаную шапочку и застегнутую аж до подбородка плотную куртку шоколадного цвета с высоко поднятым воротником. Он стоял ко мне спиной. Раньше я его на платформе не видел. Похоже, он только что сошел с поезда.
И он не двинулся по направлению к выходу, а остался стоять на платформе.
Я достал телефон и сделал вид, что разговариваю. Такая уловка позволяла мне вести наблюдение, делая вид, что я рассматриваю людей как бы между прочим, а вообще-то якобы целиком и полностью сконцентрировался на телефонном разговоре.
Боковым зрением я заметил, что ко мне кто-то приближается. Я повернул голову и увидел высокого афроамериканца в пальто верблюжьего цвета с разноцветным шарфом на шее. Встретившись со мной взглядом, он кивнул. Это был тот самый парень, которого обещал прислать Гоулди.
Я посмотрел на стоящего на противоположной платформе мужчину в вязаной шапочке и куртке шоколадного цвета. Он слегка задрал край рукава и взглянул на наручные часы. Затем — пару секунд спустя — повернул голову по направлению ко мне.
Я отвел глаза в сторону за мгновение до того, как он посмотрел на меня, — иначе бы встретился с ним взглядом.
— Я знаю, — вещал я в смартфон, делая вид, что занят разговором. — Я тоже не мог в это поверить.
Мужчина на противоположной платформе не заметил, что я наблюдал за ним, — я был уверен. Но я сумел идентифицировать его за долю секунды, прежде чем отвел взгляд в сторону.
Я его узнал. Это был не кто иной, как мой начальник.
Человеком, наблюдающим за мной с противоположной платформы, был лейтенант Пол Визневски.
40
Мое сердце неистово заколотилось. Получается, что за мной следил Виз. Мой начальник.
Неужели он в курсе?
Неужто узнал, что я связан с отделом внутренних дел?
Выходит, ему известно, что я не просто детектив, расследующий убийства, а тайно работаю на Гоулди и отдел внутренних дел?
А если так, то, судя по всему, он догадывался, что именно он был одним из основных фигурантов проводимого мною тайного расследования?
Высокий афроамериканец в пальто верблюжьего цвета и разноцветном шарфе направился прямо ко мне. |