— Что ж, по крайней мере два-три дня у нас будет, — проговорила Карис. Голос ее прозвучал странно, и Озобар пристально глянул на нее.
— Ты… осуществила тот самый план?
— Да. Разведчик не вернулся.
— И тебя это мучает, — негромко сказал Озобар.
— А тебя бы не мучило? Я всегда, не дрогнув, посылаю солдат на смерть, но на этот раз мне пришлось обманывать, лгать. Этот парень был ужасным занудой, но все же он заслуживал лучшей доли, чем быть преданным своим генералом.
— Ты выбрала его, потому что он был ленив и беспечен. Так что можно сказать, его убила собственная беспечность.
— Да, можно сказать и так — только это будет ложь. Надеюсь, этой уловкой мы все же выиграем время… хотя и немного. Очень скоро дароты поймают другого разведчика, или же кто-то из них подберется к стенам так близко, что сможет прочесть мысли солдат.
— Пять дней. Это все, что нам нужно.
Озобар укрыл баллисту просмоленным холстом и вместе с Карис вернулся в кузницу, где еще дышал теплом остывающий горн.
— Ты разобрался с тем, как уменьшить откат катапульты? — спросила она.
— Разумеется. Я утяжелил поперечные бревна. Катапульта стала чуть менее маневренной, но бьет все так же точно. Неклен вполне освоился с этой машиной, и его команда работает отменно.
— Что ж, — сказала Карис, — будем надеяться, что это так.
— Хочешь еще печенья? Она улыбнулась.
— Нет. Я, пожалуй, пойду. У меня еще есть дела.
Снаружи вдруг донесся утробный рык, и Карис торопливо распахнула дверь кузницы. Ворюга, оскалившись, рычал на рослую, едва различимую в тени человеческую фигуру.
— Отзови пса, — проворчал Форин, — не то я ему шею сломаю.
Карис попрощалась с Озобаром и вышла в ночь. Ворюга затрусил рядом с ней, все еще настороженно поглядывая на рыжебородого великана.
— Что тебе нужно? — устало спросила Карис.
— Поговорить, — ответил Форин.
— У меня нет времени на разговоры.
— Нет времени или нет желания? — уточнил он и остановился. Карис сделала еще два шага, затем резко развернулась к нему.
— Зря мы переспали, — нарочито грубо бросила она. — Это была ошибка, а я не могу позволить себе таких ошибок. Если тебя это утешит, могу сказать, что та ночь была восхитительной и я никогда ее не забуду. Но этого больше не повторится, ясно? Так что прекрати слоняться вокруг меня, точно чокнутый лунатик!
Она ожидала, что Форин разозлится — но он вдруг расхохотался.
— Я не чокнутый, Карис, и не лунатик. Знаешь, я ведь никогда особенно не верил в любовь — что с первого взгляда, что с десятого. И, по правде говоря, я и сам не знаю, можно ли мое чувство к тебе называть любовью. Если б ты в ту ночь осталась, мы бы потолковали начистоту — и тогда, быть может, сегодняшняя встреча была бы вовсе не нужна. Но ведь ты не осталась, Карис. Ты сбежала. Почему?
— Сейчас слишком поздно, и я устала, — отвернувшись, бросила Карис.
— Умереть не боишься, зато боишься жить? Верно? Карис резко обернулась к нему.
— Да что вы за народ такой — мужчины? — презрительно фыркнула она. — Почему вы вечно не в силах смириться с отказом? Ты мне не нужен, ясно? Один раз ты сделал свое дело — и неплохо, а больше и не надо!
Форин снова рассмеялся — легко, искренне.
— Само собой, никому не нравится, когда его гонят взашей. Я ведь с этим и не спорю, Карис. Мне другое трудно понять — почему ты меня боишься?
— Боюсь? Ах ты, наглая свинья! Я никого и ничего в этом мире не боюсь, ясно? Мой отец постарался на славу и отучил меня бояться. |