— Наверное, во всех людях есть что-то хорошее, — задумчиво проговорил Тарантио.

— Он заботился обо мне, — повторил Брун. — Мне некуда было идти. Он разрешил мне остаться с ним.

Он насыпал над могилой небольшой холмик и руками утрамбовал рыхлую землю. Закончив работу, он выпрямился и похлопал ладонью о ладонь, пытаясь стряхнуть налипшую на пальцы землю.

— Ты должен бы ненавидеть меня за то, что я убил Латайса, — предположил Тарантио.

— Я никого не ненавижу, — возразил Брун. — И никогда не ненавидел. И никогда не возненавижу… наверно. — С минуту он молчал, глядя на могилу. — Когда в деревне умирали люди, кто-нибудь всегда говорил о них. Много-много красивых слов. Я не могу их вспомнить. Как ты думаешь, это важно?

— Для кого? — озадаченно спросил Тарантио. — Думаешь, Латайс услышит твои слова?

— Не знаю, — вздохнул Брун. — Жаль только, что я не помню никаких красивых слов. А ты?

— Нет — во всяком случае, таких, какие подошли бы сейчас. Просто скажи то, что тебе подсказывает сердце.

Брун кивнул и, молитвенно сложив руки, закрыл глаза.

— Спасибо, Лат, за все, что ты для меня сделал, — сказал он. — Извини, что я не выполнил твой приказ, но меня ударили по голове дубинкой.

— Как трогательно и поэтично! — фыркнул Дейс. — Сейчас вот возьму и заплачу.

Несмотря на этот ернический тон, Тарантио ощутил, что Дейс не на шутку взволнован. С чего бы это? Помолчав, Дейс заговорил снова.

— Так что, возьмем дурачка с собой? — как-то чересчур уж небрежно осведомился он.

— Силы небесные, Дейс! Неужели наконец тебе хоть кто-то пришелся по душе?

— Он меня забавляет. А когда перестанет забавлять — я его убью.

Тарантио почувствовал, что он лжет — но промолчал.

Внезапно все птицы, щебетавшие на деревьях, взмыли в воздух, да так дружно, что листва затрепетала, словно от сильного ветра. Тарантио ощутил, как под ногами едва заметно задрожала земля. На прогалинку вывалился Форин.

— Давайте-ка поскорее сядем на коней да смоемся отсюда, — предложил он. — Что-то у меня нехорошее предчувствие. Может, надвигается буря?

Кони отчего-то заартачились, и Тарантио пришлось призвать на помощь Бруна, чтобы оседлать гнедого мерина — тот неистово лягался всякий раз, когда ощущал на спине седло.

— Да что же это такое творится? — воскликнул Форин. — Все точно с ума посходили.

Землетрясение началось, когда Форин, Тарантио и Брун уже выехали на равнину. Земля под ними задрожала так отчетливо, что кони от ужаса взвились на дыбы. Брун, который вел в поводу трех запасных лошадей, вылетел из седла и со всей силы грянулся оземь, а его конь с тремя своими сотоварищами в панике ускакал вперед. Склон холма, мимо которого ехали путники, внезапно треснул, точно пересохшая глина, и впереди в земле разверзлась гигантская расселина шагов в двести длиной. Эта разверстая пасть без труда поглотила всех четверых коней — и так же внезапно сомкнулась, подняв в воздух клубы пыли. Тарантио спрыгнул на землю, не выпуская из рук уздечки.

— Спокойно, малыш, спокойно, — приговаривал он ласково, похлопывая мерина по плечу. Конь Форина, когда всколыхнулась земля, упал, но великан успел откатиться в сторону, потом вскочил и поймал поводья.

Толчки продолжались еще несколько минут, затем стихли. В воздухе висели тучи едкой пыли. Тарантио стреножил гнедого и бросился к упавшему Бруну. Юноша уже сел и часто моргал.

— Ты расшибся? — спросил Тарантио.