Вагон продолжал замедлять ход.

Лукас стал молиться.

Он никогда не был особо верующим. Детство, проведенное на грязных задворках Лос-Анджелеса, почти убило в нем веру в Господа Всемогущего и Милосердного. Он просто не мог понять, почему этот Большой Босс Наверху обращается с хорошими людьми как с дерьмом. Со всем почтением к верующей матушке Лукасу было наплевать на Бога, поскольку и Богу было наплевать на Лукаса. Даже после всех невероятных событий последних суток, со всем бредом старого Флако насчет Апокалипсиса и скороговоркой Мило о потустороннем мире, до него еще не совсем дошло, что он может черпать силы в своей вере. Но в нем циркулировал могучий ток. Текучий и неизменный, он исходил из глубин его души. Это была сущность Лукаса. Источник его духа. Та не имеющая названия внутренняя область, где он более всего был человеком.

Его собственный вид магии.

«Я готов встать с тобой, зараза, лицом к лицу, потому что готов умереть за свою семью, за своих друзей, и мне не жаль отдать за них свою жалкую жизнь, потому что я и так слишком долго убегал...»

Снаружи загрохотало.

Лукас разлепил глаза. Кто-то бешено выламывал ржавый запор двери. Сквозь крошечное окошко Лукас видел лишь впившуюся в металл неясную тень. Дверь тряслась и ходила ходуном, петли скрипели и гнулись.

Потом последовал первый удар. Громкий, как удар тарана. Дверь выгнулась, словно консервная банка, чуть не вырвав петли. После второго удара от двери отскочил тяжелый навесной замок, но она все еще держалась на массивной задвижке. От третьего удара затрясся весь вагон.

Снаружи раздался яростный вой, словно у вагона собралась целая стая голодных бешеных псов. Лукас задрожал от накатившей яростной волны холода. Стиснув зубы, он отшатнулся в глубь вагона и закрыл уши ладонями. Вой был невыносим. Режущий, металлический, безжалостный. Миллион остервенелых баньши. Окна под потолком вылетели от резонанса.

К этому времени вагон двигался уже со скоростью не больше двадцати пяти миль в час.

Лукас лихорадочно молился. «Если тебе нужен жертвенный агнец, гадюка, то я здесь, и я готов умереть, потому что больше не буду убегать...»

Будто подстегнутое его молитвой, ужасное существо принялось громить вагон. Вспрыгнув на крышу, дико шатаясь, оно искало отверстие. Брешь. Дорогу внутрь. Потолок трещал и прогибался под ударами, сквозь образовавшиеся щели сочился бледный рассвет. Воздух стал таким леденящим, что казался хрустальным.

Томас...

...это слово было ядом на ее губах... запах яда из прошлого... роса на траве... аромат цветущих магнолий... запах его пота... сладкий и густой, словно персиковый ликер...

...усиливающий ее магию...

— ЗАЧЕ-Е-ЕМ? — зашипел безумный голос за спиной Лукаса. С трудом повернувшись, он увидел в дверном проеме своего врага.

Он был похож на глубокую старуху.

И ушел недалеко. Неловко зацепившись ногой за ногу, он повалился на пол. Прополз чуть вперед и оглянулся через плечо.

Она выла, стоя в дверях, широко открыв страшный беззубый рот, из которого валили клубы пара. Трясущиеся контуры перекрывали свет. Одетая в заляпанную засохшей кровью пелерину с оборками, она была похожа на окровавленную тряпичную куклу, сделанную из сломанных палок. Внутри нее, свободно перекатываясь, лязгали кости.

Охваченный безотчетным ужасом, Лукас судорожно думал лишь об одном: как бы ему убежать, уползти, скрыться от этого чудовища.

Он попытался встать на ноги.

Старуха метнулась к нему, схватила за лодыжку и снова сбила на пол.