Скуластый замолчал, поспешно вскочил и дунул прочь, только хрустнули под его сапогами осколки стекла.

— Воды не хотите? — спросил Петренко, белобрысый и круглолицый.

— Да, можно.

Под самым носом оказалась фляга, и Олег вцепился в нее точно утопающий в спасательный круг. После нескольких глотков в голове прояснилось, и сумел разглядеть, что творится вокруг — тело высокого мужчины, того самого, что вышел из кабинета начальника отдела, грузили на носилки, громогласно распоряжался грузный краснорожий полицейский в капитанских погонах, обладатель могучего баса, через входную дверь спешили люди в белых халатах и шапочках.

— «Скорая» приехала, — сказал Петренко, и облегченно вздохнул. — Ну, слава богу. Разберутся теперь… Интересно, кто же мог совершить такое, враги какие-нибудь из Европы?

Он наивно моргал, и наверняка верил в злодеев, прибывших в Казань прямиком из Берлина или Лондона, чтобы взорвать принадлежащий министерству мировоззрения институт изучения евразийской истории «Наследие».

— Так, Алла, осмотрите этого, а потом в машину, — распорядился проходивший мимо врач.

— Никто не имеет права покинуть здание! — новый голос, резкий и неприятный, принадлежал худощавому типу лет тридцати, облаченному в высокие сапоги, офицерскую форму черного цвета и фуражку с высокой тульей.

Серебряные погоны, сдвоенный символ когтистой птичьей лапы на лацканах.

Полутысячник Народной дружины, а если судить по знакам различия, офицер управления имперской безопасности, отдельного корпус жандармов — да, этого стоило ожидать, ведь именно ОКЖ занимается преступлениями против государства, в том числе и терроризмом… явились с устрашающей оперативностью.

Голубые мундиры, воспетые еще Лермонтовым, сгинули в тридцать четвертом, после Большого Заговора, когда жандармов забрали из МВД, и отдали Хану, в Народную дружину. Бояться офицеров ОКЖ после этого стали даже больше, вот и сейчас полицейские дружно подобрались, хотя команды «смирно» никто не давал.

«Опричники», как прозвали дружинников еще в двадцатых, когда они стали реальной силой. Кто придумал эту кличку, так и осталось неизвестным, но она прижилась, и порой ее использовали сами обладатели черной формы.

— Голубчик, тут могут быть тяжелораненые, — сказал врач, уперев руки в бока и глядя на полутысячника поверх очков. — Если их вовремя не доставить в больницу, то они могут погибнуть, и на чьей совести будет их смерть?

— Вы верно говорите, доктор, — жандарм хлопнул снятыми перчатками по ладони. — Немедленно проведите осмотр пострадавших, и если кто тяжело ранен, ты мы отправим его в больницу, под присмотром моих людей, но в любом случае никто не имеет право покидать здание без моего разрешения!

Белые халаты медиков, серые мундиры полицейских и черные жандармов — в вестибюле за несколько мгновений стало очень тесно, и от этой тесноты Олегу сделалось душно, захотелось выйти на воздух, под сентябрьское небо.

Но об этом оставалось только мечтать.

Полная врачиха ощупала ему руки и ноги, проверила позвоночник, и только после этого разрешила встать.

— Давайте, помогу, — предложил Петренко, так и топтавшийся рядом.

— Помоги, — сказал Олег, скрипя зубами от унижения: едва исполнилось сорок, а уже встать самостоятельно не можешь, что же с тобой будет еще лет через десять? — Палку подай, вон она… Еще папка должна быть, кожаная.

Не хватало остаться без документов.

Через мгновение он стоял, опираясь на палку и судорожно хватая воздух — не упасть, только не упасть, не показать никому, особенно этим вот, в черных мундирах, что его трясет от слабости.